Эроу дает мне все инструменты для принятия собственных решений. Я пришла к пониманию, что ему нравится сдерживать меня, делать слабой, но что действительно возбуждает его, так это моя способность сопротивляться. Он раскладывает инструменты, ожидая увидеть, достаточно ли я умна, чтобы играть в его игру, и доказательством этого было то, что он оставил лезвие скальпеля на расстоянии вытянутой руки за железными прутьями моей кровати.
Ожидал ли он, что я воткну его ему в шею? Вероятно, нет. Но вот мы здесь.
Я быстро поворачиваюсь, используя скальпель, чтобы вскрыть замок на другом наручнике.
Слышу, как он поднимается с пола, и раздается негромкий смех. Наручник со щелчком расстегивается, освобождая мое красное запястье, и я наклоняюсь вперед, отчаянно перерезая веревку, обмотанную вокруг моей лодыжки. Он наблюдает, стоя у края кровати, качая головой и прижимая руку к своей новой ране.
Я попала ему в мышцу шеи, не в жизненно важное место. Я не пытаюсь убить этого парня. Во всяком случае, сознательно.
Что странно, так это то, что я не помню, как схватила этот нож на видео. Я хранила его с тех пор, как он дал его мне, зная, что в какой-то момент он понадобится мне, чтобы спастись, не думая, что я способна сделать это, выходя из своего туманного состояния. Я удивляюсь себе и той борьбе, которую веду глубоко внутри своего существа.
Освободив ногу от веревки на одной лодыжке, я пытаюсь развязать другую, когда он хватает меня за оба запястья, швыряя обратно на кровать. Я роняю клинок, прежде чем ударить его коленом в бок свободной ногой. Он ворчит, но переносит весь свой вес на моё тело, прижимая меня бедрами.
Мы оба тяжело дышим, опасно глядя друг другу в глаза. Два диких животного. Одно прирожденное, другое наученное. Оба одичали в мирах, где они процветают, встретившись в центре новых джунглей. Голод натравливает их друг на друга до тех пор, пока это не превращается в намеренную кровавую бойню за доминирование.
Он снова качает головой, его взгляд опускается на мой рот, прежде чем снова заглянуть мне в глаза, и в этих расширенных зрачках читается облегчение.
— А вот и она.
То, как он это произносит, с гордым выражением на лице, заставляет меня чувствовать, что каждая кнопочка, на которую он нажимает, предназначена только для этой цели. Чтобы пробудить тьму во мне. Выжать все мои силы, позволяя им захлестнуть его собственным странным, мазохистским способом. Это не должно вызывать во мне такое приятного волнение, как сейчас, но идея о том, что Эроу подталкивает меня к тому, чтобы я была самой плохой версией самой себя, слишком привлекательна по совершенно неправильным причинам.
— Ты готова слушать? Готова почувствовать? — спрашивает он, медленно проводя руками вниз от моих запястий, пока они не достигают изгиба моего локтя.
Эти ладони мягко скользят по моей коже вдоль предплечья, пока не достигают шеи. Он медленно обхватывает обеими руками мою шею, размазывая свою кровь по моей коже.
— Ты заслуживаешь того, чтобы расцвести, Брайони. Ты заслуживаешь удовольствия и всех желаний, в которых тебе отказывали, маскируя их общественными стандартами, призванными сдерживать тебя.
— Кто ты такой? — слова срываются с моих губ, я не задумываюсь, нуждаясь в ответах, как в следующем вдохе. — Мне нужно знать.
Как он нашёл меня? Почему он желает этого для меня? Кто этот человек под маской? Ответы сейчас важны как никогда.
Его карие глаза, окруженные густыми черными ресницами, переводят взгляд с одного моего глаза на другой, и я наблюдаю, как изгибается его шея под татуировкой в виде розы, торчащей из-под маски.
— Знать человека — значит понимать его намерения. Я думаю, ты знаешь, какие они у меня, — я сглатываю, внимательно слушая. — Никто больше не может контролировать меня, особенно вымышленный Бог, созданный презренными людьми, призванный контролировать массы. Я не позволю тебе жить в этом мире обмана, когда ты была предназначена для гораздо большего.
Всё, что он говорит, имеет такой вес, словно конкретные люди, которых он подразумевает, поступили с ним самым худшим из возможных способов.
— Они лгут тебе, Брайони. Они не хотят тебя. Никогда не хотели, — тысячи вопросов проносятся у меня в голове при его словах. — Но не я. Я хочу тебя. Теперь ты моя, так же как и я твой.
— Но я даже не…
— Я убью всех, — перебивает он. — Любого, кто встанет на пути к тому, чтобы позволить тебе жить.
Слова доходят прямо до низа моего живота, и, даже не задумываясь, я поднимаю бедра ему навстречу, прижимаясь к нему этой чувствительной частью себя для столь необходимого трения.