— Брэди, — шепчу я, затаив дыхание.
Он опускает голову, прижимая книги к груди, прикрывая герб на его униформе, продолжая идти мимо меня, делая вид, будто мы не встретились на мгновение взглядами, открывая рану, закрытую слишком рано.
Я иду в его сторону, останавливаясь прямо перед ним. Он пытается обойти меня, но я останавливаю его, схватив за плечо.
— Отпусти меня, — тихо умоляет он, страх виден в его широко раскрытых глазах, когда он оглядывается по сторонам.
Я тяну его за руку в другой коридор, и он, спотыкаясь, идет за мной.
— Расскажи мне, что происходит, Брэди. Здесь ты в безопасности. Со мной, — говорю я, пытаясь успокоить его. — Что говорил тебе епископ Колдуэлл? Что…, — я сглатываю, как будто кинжал, и пробую снова. — Что он…?
Я едва могу переварить увиденное. Даже не могу закончить предложение. От правды этого испуганного мальчика меня точно стошнит.
— Ничего такого, чего бы я не заслуживал, — уверенно отвечает он.
— Брэди, — я качаю головой, оглядывая коридор, чтобы убедиться, что за нами не следят. — То, что он делает… Это неправильно…
— Тебе не понять, — огрызается он, перебивая меня. — Епископ Колдуэлл помогает мне. Помогает мне искать праведность. Я благодарен ему за любовь и поддержку, чтобы вернуть меня на правильный путь. Путь к Христу.
Мое сердце разрывается в груди, а гнев закипает. Он полностью убежден, что заслуживает этого. Все, что Колдуэлл извергал на него, подействовало, и Брэди воспринимает религиозную терапию, которую Колдуэлл проводит за закрытыми дверями, как его искупление. Его спасение. Ему полностью промыли мозги сильные мира сего.
— Это неправильно. Это не выход, Брэди. Кто-то должен узнать, — он смотрит на меня, боль в его глубоких карих глазах достаточно очевидна.
— Не надо, — резко говорит он, отдергивая плечо от меня. — Просто, пожалуйста, оставь меня в покое. Я не хочу никого выводить из себя.
Он проносится мимо меня по коридору, снова вливаясь в толпу студентов, сливаясь с ней, как он и хотел.
Я выдыхаю в разочаровании, необходимо придумать другой способ достучаться до него. Пока размышляю, с кем бы поговорить, мой взгляд падает на комнату несколькими дверями дальше, свет из окна возле двери льется на пол коридора.
Мои глаза сужаются, пока я подхожу к комнате. Заглянув в окно, вижу Сэйнта на трибуне во главе класса, и у меня сводит желудок. Жар поднимается по шее и заливает щеки, когда я дергаю за ручку двери и вхожу. Он поднимает голову, и его глаза встречаются с моими. Смотрит на меня с минуту, прежде чем на его лице появляется свирепый взгляд. Он моргает и опускает лицо обратно к бумагам на трибуне перед ним, перекладывая листы.
Он злится на меня. Почему он злится?
Я подхожу к нему, когда несколько учеников начинают занимать свои места позади нас. Он снова смотрит на меня, и взгляд его становится мягче. Это выражение боли. Не ненависть, но боль.
— Ты не должна быть здесь сейчас, — холодно говорит он, не проявляя никаких эмоций.
Я в замешательстве. Да, я пригласила его в мой дом на поздний чай, но он зашел. Да, я поцеловала его, но он поцеловал меня в ответ. Он притянул меня к себе, желая большего. Я не позволю обратить это против меня ради спасения его имени, если это то, что он делает.
— Почему ты не позвонил мне утром? Было бы неплохо узнать, что ты не планируешь меня забирать, — я оглядываю новую комнату. — Или что ты собираешься преподавать без меня. Что происходит, Сэйнт?
Я этого не вынесу. Ненавижу ощущение, что он отдаляется от меня. Сэйнт стал тем, на кого я опиралась в поисках поддержки, заступался за меня, когда со мной несправедливо обращался дьякон. Я хочу вернуться назад. В зарождающуюся дружбу, которая, по правде говоря, переросла в нечто совершенно незапланированное. Мысль о потери его на фоне всего остального, пугает меня, и я не знаю, что с этим делать.
— Я не думал, что ты такая, — говорит он, качая головой в недоумении.
— Какая?
— Мстительная, — он произносит это слово так, будто оно имеет неприятный привкус. — Ты же знаешь, я не писал этих слов. Я же сказал тебе, что не портил твою церемонию. Это не я, — Сэйнт разочарованно вздыхает. — Я думал, ты была искренней, и думаю, что именно это ранит больше всего. Потому что я действительно заботился о тебе, Брайони. Правда. По какой-то глупой причине я все еще забочусь, — шепчет он, перебирая папку перед собой, пока на лице появляется гримаса отвращения.
Мои брови сходятся в замешательстве. Он прочищает горло и смотрит мне за спину, наблюдая, как в класс входит все больше студентов.