Понятно, что хотя письмо адресовано Бенедиктову, о нем тотчас было доложено Сталину. И снова никакого ответа…
Корифей в нерешительности?
Молодому Жданову он симпатизирует: скоро женит его на своей дочери Светлане. Но своеволия терпеть нельзя, тем более в аппарате ЦК. Спустишь одному, будет соблазн для других. Лысенко – свой, колхозный, народный. Мичуринская установка – единственно правильная, нужная партии установка. Когда партия начала его поддерживать? В 35-м? Нет – гораздо раньше! Сколько низкопоклонников «мировой науки» пришлось укатать в крутые горки, расчищая ему дорогу! Маркс учил, что единой науки нет и не может быть. Наука есть пролетарская и буржуазная, советская и антисоветская. Возможно ли примирение между ними? Нет, невозможно! Прав беспартийный Лысенко, а не молодой партиец Юрий Жданов. Пусть ему это будет уроком. И Жданову-старшему пойдет на пользу. Он слишком о себе возомнил в последнее время. Вот и Маленков жалуется…
(Маленков, опасаясь усиления позиций Жданова-старшего, пытался подорвать его влияние наездом на Жданова-сына.)
Сталин вызвал Лысенко.
Третьим не лишним на встрече присутствовал А.А.Жданов. Молчал. Делал записи.
Решено провести дискуссионную сессию ВАСХНИЛ. Организовать ее надо по-партийному. То есть свободно, но с заранее известным результатом. Подготовка должна идти в тайне. Раньше времени никто ни о чем не должен знать.
Как же получилось, что завотделом науки ЦК выступил против генсека?
Юрий Жданов утверждал, что доклад был согласован с его прямым начальником Д.Т.Шепиловым, который возглавил Управление агитации и пропаганды после удаленного Александрова. Но это мало что объясняет: Шепилов не мог одобрить то, что не одобрял генсек.
Похоже, что молодого Жданова ввел в заблуждение сам Сталин. Перед назначением его на пост завотделом науки у них был продолжительный разговор.
«Лысенко – эмпирик, он плохо ладит с теорией. В этом его слабая сторона. Я ему говорю: какой вы организатор, если вы, будучи президентом Сельскохозяйственной академии, не можете организовать за собой большинство».
Ю.Жданов воспринял эти слова как руководство к действию. Даже забыл о шутливом предостережении отца:
– Не связывайся с Лысенко: он тебя с огурцом скрестит!
Покаянное письмо молодого Жданова датировано 7 июля. Целый месяц оно тоже оставалось тайной…
Но что-то просачивалось, сгущалось напряжение. Встревоженные ученые слали письма в ЦК: Маленкову, Жданову, Молотову. В архивном фонде Маленкова В.Д.Есаков обнаружил послания И.И.Шмальгаузена, А.Р.Жебрака, С.И.Алиханяна, Е.В.Бобко, И.М.Полякова.
16 июля большое письмо Сталину направил П.Н.Константинов – о несостоятельности Лысенко как ученого и о его вредоносности как монополиста, подавляющего всех несогласных.
«Такой человек не имеет права быть администратором, а тем более руководителем».
«Он использует права президента [ВАСХНИЛ] для утверждения своего господства в науке».
«Почему с нами никто не хочет считаться?»
«Почему наша официальная критика не отражает мнения научной общественности, а старается угодить Т.Д.Лысенко?»
Константинов перечислил имена ведущих селекционеров, чьими сортами было занято 90 процентов сортовых посевов (Шехурдин, Лисицын, Писарев, сам Константинов…). Ни один из них не был сторонником Лысенко, не работал его методами. Письмо заканчивалось конкретными предложениями:
– Сместить Лысенко с поста президента ВАСХНИЛ.
– Лишить его монопольного контроля над журналом «Агробиология» и другими изданиями.
– Провести довыборы членов ВАСХНИЛ.
– Реорганизовать ее работу.
Подпись под письмом была столь же внушительна, как его содержание:
Действительный член Всесоюзной академии с.-х. наук имени Ленина, лауреат Сталинской премии, завкафедрой селекции, семеноводства и методики опытного дела Тимирязевской с.х. академии проф. П. Константинов [941].
Ответом на это и другие письма стала Августовская сессия ВАСХНИЛ1948 года.
Сессия проводилась с 31 июля по 7 августа – в пик сельскохозяйственного сезона. Многие ученые разъехались по опытным станциям, а те, кто не был напрямую связан с агрономией, уехали в летние отпуска. Н.П.Дубинин удил рыбу на реке Белой – притоке Волги, в лесной глуши, вне связи с внешним миром. Только 25 августа, в Горьком, куда прибыл на пароходе, чтобы пересесть на поезд в Москву, Николай Петрович увидел в «Известиях» статью о разгроме «антинародного учения вейсманизма-морганизма». «Как будто земля разверзлась у меня под ногами, сердце наполнилось нестерпимой щемящей болью…»