Никого так часто не перебивали, как академика Немчинова. В стенограмме почти каждый абзац сопровождается ремаркой «Шум в зале», «Шум в зале. Смех», «Шум в зале».
«Немчинов: Я не считаю правильным, если А.Р.Жебрак совершил антипатриотический поступок, который получил заслуженную оценку, – что нужно, в связи с этим, закрывать все его работы по амфидиплоидии.
Голос с места: Вам нужно уйти в отставку.
Немчинов: Возможно, что мне нужно уйти в отставку. Я за свое место не держусь. (Шум в зале.)
Голос с места: Это и плохо.
Немчинов: Но я считаю свою точку зрения правильной, и агрессивный характер выступлений и действий, направленных на запрещение работ АР.Жебрака, я считаю неправильным»[950].
Последним в прениях выступал И.И.Презент. Лихо пройдясь по выступавшим морганистам, он «взял в оборот» академика В. С. Немчинова.
«И.И.Презент: К сожалению, тлетворное влияние морганизма проникло в среду небиологов. Морганизм проявляет свое вредное влияние и на некоторых философов, которые обязаны иметь правильную точку зрения на имеющие идеологическое значение вопросы биологии (аплодисменты), если даже академик Немчинов, не генетик, а статистик, если даже он имеет свою точку зрения по вопросам морганизма. (Смех, аплодисменты.)
В.С.Немчинов: А почему я не должен ее иметь?
И.И.Презент: Я говорю не в упрек, а в похвалу тому, что вы имеете свою точку зрения, хотя в упрек тому, что вы имеет именно такую точку зрения. (Смех.)»[951]
Глумление – оружие пролетариата. Как заметила Р.Л.Берг, «порок еще не порок, пока он тайный. Истинная порочность выставляет себя напоказ»[952].
Через день после окончания сессии академик Немчинов был смещен с поста директора Тимирязевской академии, сменил его В.Н.Столетов – ставленник Лысенко, будущий министр Высшего и среднего специального образования РСФСР, завкафедрой генетики МГУ, рецензент моей первой книги о Николае Вавилове.
Зная о недавнем выступлении Юрия Жданова, некоторые генетики все еще наивно полагали, что весь шабаш – это личная инициатива Лысенко. Утром 7 августа, перед заключительным заседанием сессии, в «Правде» появилось покаянное письмо Юрия Жданова, написанное месяцем раньше. Тайное стало явным.
Лысенко начал свое Заключительное слово с ответа на вопрос, якобы заданный ему в одной из записок: «Каково отношение ЦК партии к моему докладу. Я отвечаю: ЦК партии рассмотрел доклад и одобрил его». (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают.)
Товарищ Сталин не только одобрил доклад Лысенко, но лично его проредактировал. Имеется рукопись с его поправками и уточнениями. Так что «дискуссия» на Августовской сессии оказалась хорошо подготовленной провокацией.
Генетики были подавлены, раздавлены, напуганы. Особенно те, кто выступал на сессии. Судьба Н.И.Вавилова, Карпеченко, Левитского, других коллег была свежа в памяти.
Когда отгремели аплодисменты, униженные и оскорбленные потянулись к трибуне.
П.М.Жуковский долго объяснял, что «пересмотрел» свои позиции еще вчера вечером, до публикации покаянного письма Юрия Жданова. Просил верить в то, во что поверить было невозможно: его покаяние искреннее и добровольное. Далее он сказал то, что требовалось сказать, чтобы попытаться спасти свою кафедру и, может быть, жизнь. Горькая ирония: когда он произнес не свои слова и не своим голосом, раздались продолжительные аплодисменты…
В кругу учеников и друзей Жуковский говорил: «Я заключил с Лысенко Брестский мир. Похабный мир»[953].
С покаянными речами выступили С.И.Алиханян и И.М.Поляков.
Антон Романович Жебрак не выступил, но затем опубликовал покаянное письмо в газете. В нем говорилось, что он, профессор Жебрак, придерживался научных взглядов, которые считал правильными до тех пор, пока партия допускала разные точки зрения на природу наследственности. Теперь, когда партия заняла однозначную позицию, он, как коммунист, считает себя обязанным подчиниться ее решению и перейти на позиции «мичуринцев». В переводе с партийного новояза это означало, что на вопрос «Жизнь или кошелек?» он отдал кошелек, но тут же добавил: «А все-таки она вертится!»