На основе его мутагенных форм культурных растений было выведено около 400 районированных сортов; лекарственные препараты, созданные на той же основе, тысячам людей сохранили здоровье, многим спасли жизнь.
Иосиф Абрамович погиб трагически: его достала война. Торопясь на какое-то заседание, он перебегал дорогу и не увидел автомобиля, мчавшегося с левой стороны, где у него не было глаза… Травмы оказались роковыми… Это произошло в 1990 году. В 78 лет он был еще полон сил и энергии.
Мефистофель и Фауст
О том, что 31 июля началась сессия Малой академии, ни в тот, ни на следующий день президент Большой академии понятия не имел. Известить его не посчитали нужным. Новость привез 2 августа сын Виктор. Он был заядлый охотник; прежде чем явиться на дачу к родителям, настрелял уток. Вместе с утками привез свежие газеты. Сергей Иванович в тот день записал: «В “Культуре и жизни” делается выговор за н[аучно]-популярную] серию в Академии, в ЛитГаз[ете] дифирамбы Лысенке. Завтра сам еду в Москву. Сегодня болела голова и почему-то тошнило».
Газета «Культура и жизнь» была органом Управления пропаганды ЦК, «выговор» в ней был тревожным симптомом. Но «триумфы Лысенко», свидетелем коих Сергей Иванович стал в Москве, заслонили всё остальное. Он вернулся на дачу «усталый и простуженный», в следующие дни всё валилось из рук, «небо с тучами и как-то всё нескладно».
Августовская сессия осталась позади, а круги от нее расходились все дальше и, вопреки законам физики, становились все круче. В газетах «изощренная лысенковская свистопляска. Вальпургиева ночь. <…> К вечеру опять газеты с лысенкиадой».
Заседание секретариата ЦК. Председательствует Маленков. Три доклада: министра высшего образования С.В.Кафтанова, министра сельского хозяйства И.А.Бенедиктова, президента Академии наук С.И.Вавилова. Он должен докладывать об «антимичуринцах» в Большой академии.
Совсем недавно Президиум принял решение о развертывании лаборатории Н.П.Дубинина в Институт генетики и цитологии – теперь об этом не могло быть речи: лабораторию требовалось ликвидировать. Академика И.И.Шмальгаузена, крупнейшего ученого-дарвиниста, – снять с поста директора Института эволюционной морфологии. Академика Л.А. Орбели, общепризнанного главу Павловской школы, – удалить с поста академика-секретаря биологического отделения.
В докладе Кафтанова дважды упомянут Николай Вавилов: как зачинатель морганизма-менделизма и как учитель Шмальгаузена. Всем известно, что Шмальгаузен – ученик лесовода АН.Северцова; к репрессированному Н.И.Вавилову его пристегнули с очевидной целью: набросить на него еще более зловещую тень. Да и президенту Большой академии нелишне дать понять: если посмеет притормаживать акции против морганистов, родство с врагом народа ему быстро припомнят.
«В воздухе страшная сырость, душно, трудно дышать» – так завершает Сергей Иванович дневниковую запись об этой трехдневной пытке.
12 августа, четверг, Мозжинка: «Опять вызвали в Москву, в ЦК. Разговор с Маленковым и Шепиловым о том же. Жара, душно. Дышать трудно».
13 августа, пятница, Мозжинка: «Сегодня в Москву не съездил. На душе мутный, грязный осадок. Еще один жизненный перелом. Хочется вон из жизни. По-прежнему душно».
Душно… Дышать трудно… Трудно дышать…
Таков рефрен его записей в том жутком, жарком, удушающем августе.
Он задыхался в смраде торжествующего лысенкизма.
14 августа, суббота, Мозжинка: «Опять Москва. Совещание у Маленкова. Лысенко, Бенедиктов, Кафтанов, Орбели. Вспомнился мне момент в августе 1939 г. в Ленинграде, когда очень хотелось броситься в лестничный пролет вниз головой. Все же XX век. Прошли и Галилей, и Ньютон, и Ломоносов.
Такие вещи возможны только на религиозной почве. Естествознание?! Как будто бы вся жизнь прожита неизвестно зачем. Всё заплевано и растоптано сапогом».
16 августа, понедельник, Мозжинка: «Надо сейчас в Москву на очередное мучение. Опять Шепилов и Лысенко. У Бруевича умерла жена. Внизу по саду Олюшка носит внука Сережу. Бедняга, неужели и ему такое же предстоит. А мне так хочется незаметно и тихо уйти из мира, без скандалов, a l’anglaise [по-английски]».
18 августа, среда, утро, Мозжинка: «В понед[ельник] секретариат ЦК. Снова о Лысенке. <…> Как мучительна фальшь, превращение людей в заводные аппараты. Всё становится мелким, ненужным, поддельным. Плохое лицедейство вместо творческой живой деятельности».