Я почти доел кашу, когда услышал детский голосок:
– Оди! Альберт!
К нам бежала малышка Эмми Фрост, а следом шла ее мать. Кора Фрост преподавала девочкам домоводство: учила готовить, шить, гладить, украшать, убираться, а также учила всех нас читать. Она была невзрачной и худощавой, со светло-русыми волосами, но сейчас я уже не помню точно, какого цвета были ее глаза. У нее был длинный нос со кривым кончиком. Мне всегда было интересно, был ли он сломан в юности и неудачно вправлен. Она была доброй и отзывчивой, и хотя большинство парней не назвали бы ее красоткой, для меня она была прекрасна, как ангел. Я всегда думал о ней, как о драгоценном камне: красота не в самом камне, а в том, как сквозь него сияет свет.
Эмми, напротив, была очаровашкой, с густой копной кудряшек, как у Сиротки Энни из комикса, и мы все ее любили.
– Рада, что тебя покормили, – сказала миссис Фрост. – Тебя ждет очень насыщенный день.
Я потянулся пощекотать Эмми. Она захихикала и отступила на шаг. Я поднял глаза на ее мать и горько качнул головой.
– Мистер Вольц сказал мне. Я работаю на полях Бледсо.
– Тебя хотели отправить работать к мистеру Бледсо. Мне удалось изменить твое назначение. Сегодня вы работаете на меня. Ты, Альберт и Мозес. Моим саду и огороду требуется уход. Мистер Брикман только что дал мне разрешение забрать вас троих. Заканчивай завтрак и поедем.
Я проглотил остатки каши и отнес миску на кухню, где объяснил мистеру Вольцу ситуацию. Он следом за мной вернулся к столу.
– Вы уговорили Брикмана изменить решение? – спросил немец, явно под впечатлением.
– Небольшой взмах ресниц, мистер Вольц, и этот мужчина тает, как масло на сковородке.
Это могло бы быть правдой, будь она красавицей. Я подозревал, что его покорило ее доброе сердце.
– Оди, – сказал Вольц, – это не значит, что сегодня ты не стараешься.
– Я буду очень стараться, – пообещал я.
– Я прослежу за этим, – сказал Альберт.
На прием пищи дети заходили в столовую с разных сторон: девочки – через восточную дверь, мальчики – через западную. Тем утром миссис Фрост вывела нас в дверь для мальчиков, которую не было видно из административного корпуса. Я понял, что она не хотела, чтобы Тельма Брикман заметила нас и отменила решение мужа. Все прекрасно знали, что хоть мистер Брикман и носил брюки, яйца были у его жены.
Миссис Фрост вела свой пыльный пикап модели «Т» по дороге, которая шла вдоль реки Гилеад в городок Линкольн в полумиле к востоку от школы. Эмми сидела впереди с нею. Мы с Альбертом сидели в открытом кузове. Мы проехали площадь, на которой стояли здание суда округа Фремонт, раковина для оркестра и две пушки, из которой во время Гражданской войны стрелял первый добровольческий пехотный полк Миннесоты. На площади стояло множество автомобилей, но шел 1932 год и не каждый фермер мог позволить себе машину, так что присутствовали и повозки, запряженные лошадьми, привязанными к столбам. Мы проехали «Булочную Хартмана», и я уловил запах теплого хлеба, дрожжевого, об который не обломаешь зубы. Несмотря на то, что я уже поел кашу, от запаха хлеба мне опять захотелось есть. Мы проехали полицейский участок, и офицер на тротуаре поприветствовал миссис Фрост, приложив пальцы к фуражке. Он внимательно посмотрел на нас с Альбертом, и его суровый взгляд вызвал в памяти угрозы миссис Брикман насчет исправительного дома, от которых я притворно отмахнулся, но на самом деле очень испугался.
За городом вся земля была распахана. Грунтовая дорога бежала между полями, на которых ровными рядами пробивалась из черной земли зеленая кукуруза. Я читал, что раньше здесь была сплошная прерия с травой выше человеческого роста, а слой жирной черной почвы составлял пятьдесят футов. На западе возвышался Буффало-Ридж, длинная цепь низких, не пригодных для земледелия холмов, за которыми лежала Южная Дакота. На востоке, куда мы ехали, земля была ровной, и я увидел огромные сенокосные угодья Гектора Бледсо задолго до того, как мы доехали до места.
В Линкольнской школе для индейцев мальчики были добычей для Бледсо или почти любого фермера в округе, которому требовался бесплатный труд. Это считалось частью «обучения». Из которого мы не вынесли ничего, кроме понимания, что лучше умереть, чем быть фермерами. Это была изнурительная, грязная работа – чистить скотные дворы, кормить свиней, удалять метелки с кукурузы, вырубать дурман, и все это под безжалостным солнцем, – но хуже всего была заготовка сена для Бледсо. Целый день ворочать огромные тюки сена, обливаясь потом, покрываться сенной пылью, от которой все чешется, будто тебя грызет миллион блох. Никаких перерывов, кроме обеда, который обычно состоял из сухого сэндвича и нагревшейся на солнце воды. Из Линкольнской школы к Бледсо отправляли ребят покрупнее и постарше или таких, как я – проблемных. Из-за того что я не был таким сильным, как старшие мальчики, меня шпынял не только Бледсо. Остальные мальчики тоже жаловались, что я не выполняю свою долю работы. Когда с нами был Альберт, он защищал меня от нападок, но Альберт был любимчиком Черной ведьмы и редко работал на Бледсо.