И это продолжается дни и ночи напролет, красное вино, книги, фильмы, крики, попытки бегства. Ян, я знала, что вы вернетесь, куда вы пойдете? И вы улыбаетесь, каждый раз обещая: я не буду больше злиться, я клянусь тебе в этом, ты сможешь делать то, что ты хочешь, даже пойти вечером выпить стаканчик, мне наплевать, ты сможешь делать что захочешь.
Это неправда. Вы не лжете, но вы знаете, что это невозможно, что вы так устроены, что вы не сможете измениться, никогда.
Вы говорите: я не злая, я умная. И это правда, вы не злая, но вы причастны к какому-то виду зла. Но вы не злая. Нет.
Вы никогда не делаете зла. Вы пишете. Вы не доходите до того, чтобы совершить настоящее зло. Может быть, иногда. И я спрашиваю: почему вы это делаете со мной, почему? Вы говорите: я прошу у вас прощения, я ничего не могу с этим поделать, мир невыносим, я больше ничего не хочу, даже вас, я хочу разрушить ваше существование, я ничего больше не хочу, я не знаю, как из этого выбраться, я думаю, все пропало, думаю, уже не стоит ничего делать, ничего не существует, ничего нет, все кончено.
Иногда вы уверены в том, что все мы кем-то оставлены. Вы были уверены, что ваша мать не любила вас, что ее единственной любовью был ваш брат, Пьер, вы не можете жить, если не вы самая желанная, вы не выносите этого. Вам надо было быть одной-единственной, чтобы никто, кроме вас, не был нужен этой женщине, которую вы любили больше всего на свете, вашей матери. После «Любовника» вы говорите: я их всех сделала невинными, всю эту семью, даже старшего брата Пьера, все стали хорошими. Но все они были сумасшедшими.
Нет, нас никто не бросал, никто не оставлял нас, говорю я. И я думаю, что вы хотели проверить это вместе со мной, когда я был рядом, вы проверяли это каждую секунду.
Ведь это же невозможно, почему вы остаетесь со мной, не понимаю, если это из-за денег, то вы ведь знаете, что ничего не получите, вы круглый ноль в периоде, чего вы хотите, кто вы, я вас не знаю.
Нет же, это возможно, это правда, я здесь, вместе с вами, я не оставляю вас, и вы не оставляете меня, за исключением лишь того дня 3 марта 1996 года, мы не покидали друг друга, с этим ничего нельзя сделать, почему, почему это так, откуда эта уверенность? Оттого что Бог не оставляет нас. Никогда. Ни в коем случае. Даже когда мы о нем забываем.
Он хранит нас.
Я просто повторяю вам: вы никогда не были никем оставлены, ни вашей матерью, ни мной, ни Богом. Потому что каждый день вашей жизни вы искали нужное слово, вы писали слова, предложения, истории, иногда очень простые с виду, как песня «С Капри покончено» или как сюиты Баха, Шуберта и песни Пиаф. «Можно сойти с ума оттого, что я люблю тебя, как я люблю тебя, любовь моя, любовь моя». Когда я слышу эту песню, я действительно становлюсь сумасшедшим, я плачу, да, все это, вся ваша жизнь до 29 февраля 1996 года, слова, поиск правды, которую можно прочитать теперь на любой написанной вами странице и можно слышать, как ваш голос говорит эту правду, вы ищете нужное слово, и находите его, и произносите это слово. Так вы живете.
Вы часто говорите: я не занимаюсь литературой, я не занимаюсь кино, я занимаюсь совсем другим. И тем не менее вы пишете, пишете истории, простые истории, истории, которые заставляют плакать, смешные истории. Вы обожаете Чаплина, вас зачаровывают фильмы Чарли, заставляют смеяться и плакать, вы говорите, что это гений, это абсолютный гений. И я отвечаю: вы — воплощение сути Расина и Чаплина. Вы живете в немыслимом измерении высокой комичности и несмешной правды, настоящей правды, о которой знают лишь дети, некоторые дети, которые очень серьезно играют в свои игры, эти дети знают, что они играют, и забывают, что это игра.
Вы говорите: Дюрас не существует. И вы говорите: Дюрас значит писать. А я отвечаю: имя Дюрас участвует в божественном действе. Достаточно прочитать то, что вы пишете. Правда. Уметь читать и сами слова, и то, что между словами, то настоящее, перед чем никто не может устоять, устоять перед волнением узнавания, перед истиной. Подлинной. Прекрасной. Простой. Посмотреть, из какой тишины это приходит и какая тишина приходит потом. Увидеть, что слова ничего не значат и нужно пройти через их пустоту, иначе ничего не получится. Может быть, когда-то все началось именно из-за этого — первые люди хотели что-то проверить. Любовь, может быть. Сказать о ней недостаточно, и как это сказать, как сказать: я люблю вас больше всего на свете и еще больше? Нет, это невозможно, это нужно написать, нужно, чтобы это сказал жене французского посла впавший в немилость вице-консул в Калькутте, нужно, чтобы вы, М. Д., написали это.