Я не отвечаю.
Я здесь и из-за вас.
Я постоянно пишу какие-нибудь письма. Много писем. Это как мания. Уже очень давно. Это началось лет с семи. Тогда я писал Луизе, которая жила одна в своем доме в Генгаме. Я писал своей прабабушке, уже не помню о чем, но заканчивал все время так: «Твой крестик». Все смеялись. Но не я. Я хотел написать слово «крестник». У меня не получалось. Я продолжал писать. А потом я больше не останавливался, даже если долгое время не знал, кому писать, кому посылать мои письма. И дальше наткнулся на вас, на «Лошадок Тарквинии», там, в этой квартире в Кане, я и начал писать вам по нескольку раз в день, без надежды на какой-либо ответ, до того самого дня, когда вы сказали: приезжайте. Что-то вроде: посмотрим, что это за тип, который все время мне пишет, говорит мне о моих книгах, посмотрим, пусть заявляется.
Я заявляюсь.
И остаюсь.
Очень скоро вы начинаете спрашивать себя: что нужно сделать, чтобы от Яна избавиться, это невозможно, мне этот тип не нужен, повезло же, что мне попался такой парень, который все время торчит здесь, ничего не делая. Глупец. Никакого чувства собственного достоинства, его вышвыривают вместе с его чемоданами, а он возвращается. Он остается. Молчит.
Вы не можете от меня избавиться. И я тоже не могу избавиться от вас. Я пытаюсь уйти и возвращаюсь. Так всегда и происходит. Как хорошо.
Да, я здесь, чтобы записывать слова, которые вы говорите, чтобы давать вам писать, когда я молчу, когда я ничего не понимаю, когда вы придумываете историю мира. Я здесь ради этого. Чтобы это не прекращалось, чтобы слова были написаны. Чтобы книги были закончены и подарены читателям, читателям, которые еще не знают, что эти книги ждут их.
Я здесь для того, чтобы поддерживать в вас жизнь и чтобы любить вас, ваши слова, ваши истории.
Я никем таким себя не считаю, я не считаю, что я — это вы, я не принимаю себя за Дюрас, вы — одна, одна во всем мире, одна, кто так пишет, и вам, кроме этого, ничего не нужно, ни я, ни кто-то другой. И тем не менее я здесь. Я остаюсь вместе с вами. Я здесь потому, что я должен быть здесь, неизбежно и в то же время случайно. Вы словно источник страданий, словно рана, говорите вы, я никогда такого не видела. Если вы остаетесь со мной из-за денег, предупреждаю вас, Ян, вы ничего не получите, совсем ничего. Не стоит даже надеяться.
Я ни на что не надеюсь. No money. Nothing. Только вы. Вы, привязанная ко мне, и я — привязанный к вам. Какой-то дурацкой, абсурдной связью, не имеющей никакого смысла, ни с чем не рифмующейся, как вы говорите. Да, это ни с чем не рифмуется. И тем не менее это происходит с нами. Что именно? То, что могло бы быть подтверждением существования Бога, невозможным подтверждением, которое каждый день нужно проверять, перепроверять, в то время как известно, что никакого подтверждения, никакого доказательства быть не может, это известно, есть только слова, одни слова, только правда, в которой мы пытаемся жить, которая иногда все-таки существует, она здесь, словно невыносимая милость и благодать, и что же, нужно пройти мимо этого, идти дальше, любить друг друга, любить еще больше, любить мир — и тогда она возвращается, она здесь: правда слов.
***
В воскресенье около восьми часов утра 3 марта 1996 года ваше сердце перестает биться. Вы лежите в кровати в квартире на улице Сен-Бенуа.
Вы мертвы.
Ямина Б., врач из Алжира, которая работает у нас уже около года сиделкой, закрывает вам веки, повязывает голову.
Всю ночь я был рядом, вы держали меня за руку, терли ее, у вас еще было немного сил, вы держали меня за руку, я лежал возле вас, не двигаясь, давая вам сжимать мою руку, я знаю, что это все, что я мог сделать, это все, что вы могли делать.
Вы ничего не говорили, ваши глаза закрыты.
Ночью пришел профессор Эрве Соре. Он сказал, что вы скоро умрете, осталось всего несколько часов, максимум сутки. Уже не стоит ехать в больницу Лаэннека, дышать ей не больно, организм не обезвожен, в реанимации не смогут больше ничего сделать.
Какое-то время он остается вместе со мной. Мы говорим о девяти месяцах, проведенных вами в реанимации в 88—89-м в Лаэннеке, где он работает, о том чуде, когда жизнь вернулась к вам, вы ожили, будто совсем здоровая, улыбающаяся. В этот раз чуда не будет. Он пожимает мне руку.
Я возвращаюсь к вам, протягиваю вам руку, вы хватаетесь за нее. Ваше тело неподвижно. Я ложусь рядом с вами. Я ничего не говорю. Я знаю, что вы уже ничего больше не слышите, сейчас важно только, что вы можете чувствовать мою руку. Я знаю, что вы уже почти мертвы, но тем не менее ваше сердце еще бьется, еще немного, и совсем скоро оно перестанет биться. К шести часам я решаю пойти лечь к себе. Я оставляю вас в вашей постели. Лампы зажжены, двери открыты, на случай, если вдруг вы позовете меня, крикнете что-то. Я засыпаю. Около восьми я слышу, как приходит Ямина, я не хочу подниматься, я говорю себе, что Ямина предупредит меня, я полностью полагаюсь на нее, я доверяю этой женщине, которая научилась любить вас. Я пытаюсь снова заснуть. Я хотел бы спать очень долго, я дремлю, слышу шаги и потом голос Ямины в дверях комнаты: идите.