Она придумывает все — она верит в это: она придумывает меня, она придумывает мое имя, она придумывает то, как я выгляжу, она зовет меня так долго, как никто не звал, день и ночь, она приписывает мне свои слова, свои собственные слова, она отдает мне все, и я — здесь, рядом с ней, я здесь как раз для этого. Я не задаю никаких вопросов, я ничего не спрашиваю. За все годы она ни разу не спросила, что доставило бы мне удовольствие, не было ни одного блюда в меню, которое заказала бы не она, никогда ни одной прогулки на машине, когда не она бы решила, куда мы едем, ей не приходит в голову, что она могла бы спросить, куда я хочу, — нет, никогда. Она говорит: Ян, салат из порея — самое вкусное, что можно придумать. И десять дней я готовлю салат из порея, каждый раз одно и то же, один и тот же восторг — это самая вкусная вещь на свете, те, кто не любят порея, не должны жить, их просто нет, нечего с ними знаться, на них и смотреть-то не стоит. Какой ужас, все эти люди, которые не любят порея. А потом вдруг конец. Потом две недели я готовлю вьетнамский салат. Один салат.
Она говорит: куда вы можете пойти, скажите мне? Вы живете с известной женщиной, очень умной, вы ничем не занимаетесь, вас бесплатно кормят, вы живете с ней задарма. Да целый мир хотел бы быть на вашем месте.
И в конце концов, это правда. В конце концов, мне иногда хотелось бы не есть перец, китайский суп, картошку по-дублински, не ехать в три часа ночи в Орли, чтобы она все время была здесь. Мне иногда хочется быть одному. Быть не самым желанным. Без всякой любви.
Она говорит: это невозможно.
Очень редко, но иногда на меня находило: довольно с меня Дюрас, я не могу больше с Дюрас, с Дюрас покончено.
Она ждет, пока мой гнев пройдет, она дает мне накричаться, потом подходит ко мне, берет меня за руку: нет, не говорите так, это неправда, мы никогда не покончим с Дюрас, вы это знаете.
Мы не можем покончить с этим. Это не может закончиться. Это невозможно. Все начинается заново. Нам никогда не бывает достаточно. Еще. Еще любви. Историй, которые не кончаются, избитых слов, песенок «С Капри покончено», «Хочешь это — возьми!», взрывов хохота, сцен, еще и еще.
Нужно идти вперед, Ян, вы не святой дух, совсем нет, — любите меня, ничего другого вам делать не надо. Я знаю все, что нужно было бы знать вам. Я подчиняюсь. И самое прекрасное, самое поразительное, самое невероятное — что все получается. Появляются новые книги, пьесы, фильмы — все получается, мировой успех. Она говорит: Дюрас стала вселенским чудом. Она не шутит. Ей пятнадцать лет, и она уже сама литература. Она полностью погрузилась в нее, она занимается литературой всю жизнь, любой ценой, все остальное ничего не стоит — я ничего не стою, я ничего не значу в этой истории, потому что все придумывает она, от начала и до конца. Она говорит: вы ведь знаете, что я ничего не придумываю, никогда не лгу. Я не занимаюсь литературой. Я пишу книги. Вы понимаете или как?
Я делаю вид, что все понимаю. Я занимаюсь любовью, готовлю под диктовку еду, пишу под диктовку книги, вожу под диктовку машину, я все время рядом, я полностью принадлежу вам. А вы? Иногда мы танцуем, вы любите танцевать, вы говорите: я танцую великолепно, ничего не могу с этим поделать. Люди, которые не умеют танцевать, не умеют двигаться, вызывают у меня беспокойство. Писать — это то же самое: ты находишь единственно правильное движение, нужную скорость, не так ли, ты находишь свою манеру танца.
Я не знаю, я не могу ничего ответить на это, я не умею так говорить.
Она словно все время пытается выжить. Как будто все время находится в условиях чрезвычайного положения. Словно завтрашний день, следующий час могут уже не настать. Как будто нужно жить всегда в настоящем, настоящем, у которого нет ни прошлого, ни будущего, которое длится миг, наполняя собой все пространство вокруг, и меня, и ее, и весь мир, и потом все уносит с собой. Настоящее, которое творится, как творится каждую секунду вечность.