— Мне очень грустно это слышать, но я полагаю, что для нее смерть стала избавлением.
— Насколько я понял, публичного прощания не будет, а похороны только для близких. Полагаю, такова была ее воля; свою долю внимания прессы эта семья уже получила с лихвой.
— Да уж, — согласился Николас Греко. — Спасибо, Том.
Он взглянул на часы. Было уже пять вечера, но ехать домой он пока не собирался. Ему хотелось спокойно подумать, а лучше всего ему думалось, когда в офисе никого больше не оставалось, а телефоны умолкали. К счастью, у Фрэнсис сегодня вечером как раз должно было состояться очередное собрание читательского кружка, так что она не станет возражать, если он задержится на работе.
Он улыбнулся себе под нос. Фрэнсис была из тех женщин, которые полагают, что все внимание мужа должно безраздельно принадлежать им. Да он, как правило, и сам был не против, но сейчас ему необходимо было посидеть в коричневом кабинете. Когда он впервые употребил это выражение при Фрэнсис, она переспросила, что он имеет в виду.
— Сейчас оно почти вышло из употребления, но в девятнадцатом веке было очень распространено, — ответил он ей тогда. — «Коричневый кабинет», милая, означает состояние глубокой погруженности в серьезные размышления.
— Ой, Ник, я тебя умоляю, — помнится, фыркнула в ответ она. — Так бы сразу и сказал, что просто пытаешься кое в чем разобраться.
«Вот именно этим я сейчас и занимаюсь», — подумал Греко.
Первым в списке тем, требующих обдумывания, был Гэри Барр. Греко чувствовал, что Барр озлоблен на людей, которые, по его мнению, слишком хорошо живут. Интересно, какие отношения связывали его с семьей Олторпов? В те годы, когда он и его жена не служили у Кэррингтонов, они регулярно готовили и обслуживали банкеты у Олторпов, а Гэри еще и возил на машине их дочь. Как и почему он стал «приятелем» Сьюзен? Надо еще раз поговорить с подругой Сьюзен, Сарой.
Следующей по списку была страничка, вырванная из журнала «Пипл». Она имела какое-то значение, огромное значение, в этом он был уверен. Но какое?
Далее шла вечерняя сумочка Сьюзен Олторп. Почему Гэри Барр так хорошо помнил, как Питер Кэррингтон на следующее утро просил Винсента Слейтера вернуть ее Сьюзен, а потом припомнил еще и то, что Питер испугался, когда сумочки в машине не оказалось? Или Барр выдумал все это из каких-то своих соображений? Слейтер подтвердил его слова, однако лишь до определенной степени. Он утверждал, что Кэррингтон просто попросил его посмотреть, не осталась ли сумочка в машине, и если да, то вернуть ее Сьюзен.
Однако же Кэррингтоны в то утро ожидали Сьюзен к завтраку. А сумочка была совсем маленькая, и ничего, кроме носового платка, пудреницы, расчески и губной помады, там все равно не поместилось бы. Какой смысл тогда поднимать такую суету? Или в ней было что-то еще, что могло понадобиться Сьюзен?
Все это взаимосвязанные части одной головоломки, подумал Николас Греко. Уже начинало темнеть, а он все так же сидел, скрестив руки на груди, и ничего не замечал. Вот только какова эта связь?
Зазвонил телефон. Несколько раздраженный, что его отрывают от мыслей, Греко поднял трубку и представился.
— Мистер Греко, это Кей Кэррингтон. Вы дали мне свою визитку в суде несколько недель назад.
Греко выпрямился в своем кресле.
— Да-да, миссис Кэррингтон, — произнес он медленно. — Рад вас слышать.
— Вы не могли бы подъехать ко мне домой завтра утром?
— Конечно. В какое время вам будет удобно?
— В одиннадцать часов вас устроит?
— Более чем.
— Вы знаете, где я живу?
— Да-да. В одиннадцать я буду у вас.
— Спасибо.
Греко услышал короткие гудки и лишь тогда сам повесил трубку. Все еще погруженный в глубокую задумчивость, он вышел в вестибюль и открыл шкаф. И уже в самую последнюю минуту спохватился, что забыл оставить секретарше записку.
«Завтра с утра я в Нью-Джерси», — нацарапал он на листке бумаги.
64
Я решила пока не говорить Мэгги, что жду ребенка, потому что она непременно поделилась бы этой новостью со своими подругами и тогда об этом написали бы во всех газетах. Бабушка решительно не способна хранить секреты. Но потом я подумала, что могу столкнуться у гинеколога с кем-нибудь из наших общих знакомых, а поскольку мне не хотелось, чтобы слухи об этом дошли до Мэгги из третьих уст, я поняла, что должна сама рассказать ей обо всем.
После того как я позвонила Николасу Греко и условилась с ним о встрече, я заехала за Мэгги и повезла ее к себе ужинать. Джейн приготовила жареного цыпленка и собралась прислуживать за столом, но я отослала ее домой, сказав, что мы справимся сами. Не хватало только, чтобы содержание нашего разговора стало известно Гэри Барру. Судя по всему, Джейн начала опасаться за свое место, потому что сначала попыталась возражать, однако быстро прекратила и очень вежливо пожелала нам хорошего вечера.
Кухня у нас большая, и посередине стоит длинный и узкий стол с лавками; раньше за ним ела прислуга, когда в доме держали целый штат. Мэгг и хотела поужинать там, но я забраковала эту идею. Кресла в маленькой столовой куда более удобные. Кроме того, я знала, что особняк до сих пор внушает ей страх, и хотела положить этому конец.
Когда мы устроились за столом, я выложила Мэгги свои новости. Она ужасно обрадовалась, но потом, разумеется, немедленно разволновалась.
— Ох, Кей, какое горе, что отец твоего ребенка не сможет быть рядом с ним и не увидит, как малыш растет.
— Мэгги, — сказала я, — моего мужа зовут Питер, и я не теряю надежды. Он не убивал Сьюзен Олторп и совершенно определенно не убивал моего отца. Но пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом. Папу уволили всего через несколько недель после того, как исчезла Сьюзен. Питер сказал мне, что Элейн Кэррингтон избавилась от него, потому что она подбивала к нему клинья, а он дал ей от ворот поворот.
— Ты говорила мне об этом, Кей, — покаянно ответила Мэгги.
Я видела, что ей неловко за ту поспешность, с которой она заключила, будто отца уволили из-за его пристрастия к алкоголю.
— И что папа собирался делать? Ему предлагали другую работу?
— Я не знаю, Кей. Между его увольнением и, как мы считали, самоубийством прошло всего несколько недель. В последний раз я видела его тридцатого сентября, двадцать два с половиной года назад. Мы с тобой уже говорили об этом.
— Давай поговорим еще раз.
— Тридцатого сентября твой папа позвонил мне около пяти вечера и попросил разрешения привезти тебя с ночевкой. Сказал, что у него назначена какая-то встреча. Ты была не слишком рада, потому что он обещал тебе, что вечером вы вдвоем опробуете какой-то новый рецепт. Но на следующий день он не пришел за тобой и не позвонил, а потом явились полицейские и сообщили, что его машину обнаружили на утесе над рекой, а на переднем сиденье лежал его бумажник.
— Они не пытались найти того, с кем он собирался встретиться тридцатого сентября?
— Тогда полицейские решили, что он просто-напросто выдумал эту историю, чтобы получить повод сплавить тебя мне.
Разговор явно ни к чему не вел. Я все еще не теряла надежды, что в памяти Мэгги всплывут какие-нибудь забытые подробности, но они все не всплывали и не всплывали.
За чашкой чая я решила, что наконец настала пора рассказать Мэгги о том, как двадцать два года назад я тайком пробралась в этот дом, потому что мне было ужасно любопытно взглянуть на часовню.
Как я и ожидала, она отреагировала в том духе, что я всегда склонна была найти приключения на собственную голову. Однако, к моему удивлению, этим все и ограничилось.
Наверное, отчасти ее сдержанная реакция и побудила меня рассказать ей, что я стала невольной свидетельницей перепалки между какой-то женщиной и мужчиной, которого она, видимо, шантажировала, хотя изначально я не собиралась этого говорить.
— Вот откуда я узнала, что за мотив он насвистывал, хотя это был всего лишь короткий обрывок, — сказала я ей. — Ты постоянно напевала его мне, когда рассказывала, как мама выступала с этой песней на школьном концерте.