И с поспешностью человека, сознающего, что под ногами у него в любую секунду может разорваться петарда, схватила свое пальто и выскочила за дверь.
69
Когда экономка провела Николаса Греко в кабинет, где он раньше встречался с Глэдис Олторп, он с раздражением отметил, что ее муж поспешил изжить из этой комнаты все следы присутствия своей совсем недавно умершей жены. На кресле больше не лежала ее шаль, и жалюзи больше не были полуприкрыты. Весеннее солнце било прямо в окно, заливая кабинет, в котором прежде всегда царила уютная тишина и полумрак.
— Господин посол сейчас придет, — объявила экономка.
«Это что, демонстрация превосходства? — задумался Греко. — Я просил назначить встречу на половину первого, он настоял, чтобы я пришел в двенадцать. Теперь он хочет заставить меня его дожидаться?»
Греко вспомнил, какой заботой окружала покойную Глэдис Олторп экономка. Как же ее зовут? Он напряг память и все-таки вспомнил имя.
— Бренда, я видел, как искренне вы заботились о миссис Олторп. Уверен, вы очень скрашивали ее жизнь.
— Хотелось бы верить. Я недолго проработала в этом доме, но успела ее полюбить. И я рада, что она умерла счастливой, зная, что человек, убивший ее дочь, наконец заплатит за свое злодеяние. Миссис Олторп говорила мне, что в тот день, когда она в зале суда увидела Питера Кэррингтона в наручниках, сбылось все, о чем она молилась все эти двадцать два года.
Вошедший в кабинет Чарльз Олторп успел услышать ее последние слова.
— Мы счастливы, что вы поделились с нами своим мнением, Бренда, — саркастически произнес он. — А теперь можете идти.
Греко мгновенно проникся к Олторпу неприязнью. Унизив экономку в присутствии чужого человека, он наглядно продемонстрировал, как в этом доме относились к прислуге; впрочем, ничего иного Греко от него и не ожидал, памятуя, как отставной посол разговаривал по телефону с ним самим.
Олторп указал Греко на кресло и сам уселся напротив него.
— Я должен присутствовать на деловом обеде, — сообщил он, — так что могу уделить вам ровно пятнадцать минут и ни секундой больше.
— Да, я помню, что вы ограничены во времени, — кивнул Греко и, намеренно опустив почетное звание «господин посол», приступил к изложению своего дела. — Мистер Олторп, в последний вечер жизни вашей дочери вы были очень на нее сердиты. Это отметили многие из присутствовавших на приеме. Чем она так вас разгневала?
— Уже не помню, да это и не важно. Разумеется, все эти двадцать два года я не переставал жалеть, что наш последний разговор со Сьюзен прошел в такой атмосфере.
— Вы с миссис Олторп в тот вечер ушли с приема совсем рано.
— Мы ушли почти сразу же после ужина. Глэдис, как обычно, нездоровилось.
— Перед уходом вы велели дочери вернуться домой к полуночи. Насколько я понял, остальные гости разошлись только во втором часу. Отчего такая строгость?
— Сьюзен слишком устала. Я беспокоился за нее и хотел, чтобы она уехала вместе с нами, но тогда как раз начались танцы. Питер попросил меня позволить ей остаться еще ненадолго и пообещал довезти ее до дому.
— Питер вам нравился.
— Тогда — очень.
— Мистер Олторп, я повторю свой вопрос: почему вы беспокоились за свою дочь?
— Вас это не касается, мистер Греко.
— А я думаю, что очень даже касается. Если мое предположение верно, Сьюзен погибла именно по этой причине.
Олторп побагровел. Греко гадал — от страха или от ярости.
— Когда миссис Кей Кэррингтон было шесть лет, она сидела на скамейке у особняка Кэррингтонов и ждала своего отца, Джона Лэнсинга, который, как известно, служил у них садовником. Это было как раз в день приема. Он занимался устранением каких-то неполадок в освещении. Кей много слышала о часовне и, как всякий любопытный ребенок, пробралась в дом, чтобы взглянуть на нее. Когда она находилась в часовне, она услышала скрип открывающейся двери и спряталась между рядами скамеек. Вошедших она не видела, зато слышала весь их разговор до последнего слова. Это были мужчина и женщина, и женщина требовала от мужчины денег.
Греко помолчал, потом ледяным тоном добавил:
— Я полагаю, что той женщиной была ваша дочь, Сьюзен. Думаю, она пристрастилась к наркотикам и нуждалась в деньгах, чтобы их покупать. Я подозреваю, что вы знали о ее пристрастии, но решили справиться с ним самостоятельно, лишив ее денег и не давая ей встречаться с тем, кто снабжал ее наркотиками.
— Неудивительно, что вы заработали репутацию первоклассного детектива, мистер Греко. Но даже если бы все это было правдой, что это доказывает? И какое значение имеет теперь? — столь же холодно ответил Олторп.
— О, огромное значение, мистер Олторп. Если бы вы заставили Сьюзен обратиться за помощью к специалистам, она сейчас, возможно, была бы жива.
— Когда она исчезла, я решил, что она сбежала со своим поставщиком. Я думал, что рано или поздно она вернется, — отозвался Олторп.
— И у вас хватило совести допустить, чтобы Питера Кэррингтона обвинили в ее исчезновении? Хотя вы считали, что она вполне может быть жива?
— Я просто не знал, как быть. Не мог же я открыто объявить о такой возможности! Это убило бы мою жену, — сказал Олторп. — Глэдис считала Сьюзен идеальным ребенком. Известие о том, что Сьюзен наркоманка, могло прикончить ее.
— Когда вы впервые заподозрили, что Сьюзен употребляет наркотики?
— Вскоре после того, как она приехала на каникулы с первого курса колледжа. Она как-то изменилась. Стала раздражительной, плаксивой, что было совершенно на нее не похоже. Я не знал, что и думать, но потом, когда она однажды куда-то ушла вечером, я проходил мимо ее комнаты и увидел, что она не выключила свет. Я вошел в комнату, чтобы выключить лампу, и заметил на полу что-то блестящее. Это была фольга с остатками какого-то белого порошка. Это оказался кокаин. Тогда я понял, что происходит. Когда Сьюзен вернулась домой, я устроил ей допрос с пристрастием и потребовал сказать мне, где она берет наркотики. Она отказалась отвечать. Это было примерно за месяц до того, как она исчезла.
— Если бы вы рассказали полиции о проблеме Сьюзен, расследование немедленно приняло бы другой характер и ее поставщика могли бы арестовать. Зачем ваша жена наняла меня полгода назад? Для того чтобы я нашел какие-нибудь улики, которые помогли бы отправить ее предполагаемого убийцу, Питера Кэррингтона, на скамью подсудимых. Если бы убийцу Сьюзен арестовали и осудили, она наконец обрела бы душевный покой и оставила прошлое позади. — Греко возвысил голос. — Неужели лучше было обречь вашу жену на ежедневные страдания? Это, по-вашему, милосердие? Очень удобное оправдание собственному молчанию! Скажите, а правда, что вы надеялись получить новое назначение на дипломатическую должность и не хотели, чтобы ваше имя было замешано в скандале? Прелестная юная девушка, убитая богатым молодым человеком, обеспечила вам сочувствие окружающих. Такой вариант вполне вас устроил.
— Это все ваши домыслы, и я не стану опускаться до ответа, — отрезал Олторп. — Зачем вы здесь, мистер Греко? Какая теперь разница, так все было или нет? Сьюзен все равно не вернуть, и, как сказал вчера мой сын, если на небесах есть музеи, Сьюзен и ее мать сейчас там обсуждают живописные полотна. Эта картина приносит мне утешение.
— Вы можете сколько угодно находить утешение в этой картине, но неужто у вас в самом деле хватает цинизма утверждать, что нет никакой разницы, будет ли теперь установлена истина или нет? Вам никогда не приходило в голову, что Сьюзен мог убить тот, кто снабжал ее наркотиками, а вовсе не Питер Кэррингтон?
— Сорочку Питера тогда так и не нашли. Я подумал, возможно, они со Сьюзен поссорились и он вышел из себя.
— Вашу дочь мог убить не только Питер, но и ее поставщик, а вам все равно, кто именно! У меня другая версия, мистер Олторп. В ту ночь вы могли услышать, как Сьюзен пытается ускользнуть из дома. Вы могли рассердиться и сами что-то с ней сделать. Ее хватились только назавтра в полдень. У вас была уйма времени, чтобы спрятать тело до тех пор, пока вам не представилась возможность избавиться от него.