Позднее одна знакомая француженка сказала мне:
— Когда-то ничего подобного не было. Все это они придумали против нас. А может быть, лучше сказать: защищаясь от нас.
В книге «Мунту сегодня» Анджей Зайончковский пишет: «Память о древнем пантеоне богов не исчезла, однако культ их слабеет, на первый план выдвигается культ фетиша, служащего идеологическим подтверждением нового социального и экономического положения. Обретя новое божество, члены определенной территориальной общности получают чувство уверенности, нарушенное в результате огромных перемен, происшедших при жизни одного поколения».
Что не подлежит сомнению и относительно чего мнения журналистов совпадают?
Верхняя Вольта — одна из наиболее густонаселенных стран Африки, но население ее живет не там, где условия для жизни благоприятны и земля плодородна. Они селятся в тех районах, где им меньше всего могут угрожать стихийные бедствия, измучившие их на протяжении веков: засуха, речная слепота, муха цеце. Они, разумеется, в меру своих скромных сил борются с этими бедствиями, однако предпочитают спасаться бегством, переселяясь в менее опасные районы страны или эмигрируя за границу.
Порой ситуация кажется парадоксальной: кочевники с севера устремляются на юг, а охваченные тревогой жители юга, бросив свои деревеньки и поля, пускаются в странствие на север.
Моей, издавна населявшие территорию Верхней Вольты, одухотворяли силы природы, которая то и дело обрушивала на них свой гнев. Полные смирения и благоговения перед таинственными силами, они защищались от них как могли. Так было прежде. Изменилось ли что-нибудь сейчас? Едва ли. Хотя в стране уже имеются президент, конституция (временно отмененная), Национальное собрание (разогнанное) и прочие нововведения, мужчины-моси, как и пятьсот лет назад, носят на щеках два больших параллельных шрама, а в Уагадугу отправляет свои функции тридцать шестой традиционный правитель моро-наба. Старое и новое постоянно сталкиваются — не только в столице, но и во многих уголках страны.
Местность вокруг Уагадугу полностью лишена какого-либо очарования. На десятки километров тянется блекло-желтая саванна, лишь кое-где виднеются островки леса. Узкие тропинки бегут в разные стороны среди травы. Вдоль главных дорог время от времени попадаются скопления построек, именуемые деревнями, а то и городами. Основной вид жилищ в Верхней Вольте, как и в соседних странах, — глиняные островерхие хижины без окон.
Я решил своими глазами посмотреть, каким образом осуществляются лесонасаждения, предусмотренные проектом на пространстве в 50 гектаров — в районе деревни Салоне. За лесопосадками здесь следят международные организации.
Когда-то Джон Хантер сказал об Африке, что это «континент без мостов». Территорию от побережья Средиземного моря до судано-сахельской полосы я бы назвал «страной без лесов».
Мы шли через рощицу хилых акаций. Одни деревца едва достигли высоты человеческого роста, другие были чуть видны. Два года назад здесь было посажено 30 тысяч акаций. Работа эта тяжелая, кропотливая. Прежде чем сажать деревья, нужно уничтожить траву и сорняки. Молодые деревца необходимо поливать, защищать от вредителей. Всем этим в Сапоне занимается пятьдесят человек — двадцать из них трудятся за денежное вознаграждение, остальные — за продовольственный паек, который подвозят на машине из Уагадугу сотрудники МПП.
Когда глядишь на эти «великие начинания», поражает скромность потребностей. Людям нужны лишь земля и вода, поэтому они сажают лес. И для местных жителей нет ничего более важного, потому что это — жизнь.
Жителям Сапоне пообещали не трогать небольшой рощицы, расположенной около самой деревни. Это — священный лес, в котором живут очень важные добрые духи. Перед началом лесопосадок староста деревни сказал:
— Если что-нибудь случится с нашей рощей, мы вырвем с корнем ваши саженцы или пустим туда коз.
Деревенька Линогхин выглядит точно так же, как тысячи других в Верхней Вольте: редко разбросанные домики-ульи с похожими на остроконечные каски крышами, несколько загонов для скота, обнесенных заборами, где вместе с козами и баранами бегают голые ребятишки. Во дворах и в домах стоят пузатые глиняные вазы и кувшины — традиционные местные кладовые и амбары. Сколько я ни заглядывал внутрь этих хранилищ— пусто. Засуха!
В одном из дворов я попытался сфотографировать женщину, дробившую камнем зерно, но та внезапно разразилась гневным криком. Мне перевели ее слова:
— Он меня фотографирует! Отнимает мою душу! Много таких забирало мою душу, и хоть бы один прислал фотографию! Духи простили бы меня, и я была бы спасена!
Линогхин появилась недавно. Ее построили люди, бежавшие из переселенных районов. В соседней деревне живут беженцы, оставившие места, пораженные речной слепотой. Есть под Уагадугу селения кочевников, покинувших пограничные с Мали районы.
Мы спросили Робера, молодого старосте деревеньки Линогхин, хорошо ли уживаются между собой беженцы из разных концов страны.
— Люди всюду одинаковы. Бывают трудности с языком. И все. Земля, вот беда…
Если земля — беда, то земля, требующая искусственного орошения, бета вдвойне!
Недавно в районе Ку, расположенном неподалеку от города Бобо-Диуласо, построили канал длиной 15 километров, оросивший 1200 гектаров земли. Впервые в истории страны правительство решило разделить эти земли между крестьянами различных племен. Проживающие в Ку 900 семей, то есть около 10 тысяч человек, начали выращивать рис. Вот была сенсация!
— Люди у нас скорее научатся ездить на мотоцикле, чем пахать землю на волах, — с откровенной иронией сказал Робер.
— А на чем здесь пашут?
— На чем придется.
— Волов не хватает?
— Люди их боятся.
— А кто занимается коровами и баранами, которых так много в Верхней Вольте?
— Скотоводством занимаются главным образом кочевники-фульбе. Крестьяне отдают им своих животных в обмен на молоко и мясо. Каждая третья корова переходит в собственность того, кто ее пасет и доит. Две другие принадлежат владельцу, находясь под опекой.
Единственным сельскохозяйственным орудием, которым пользуются почти повсеместно, является традиционная короткая грана. Обрабатывается лишь самый верхний слой земли. С помощью волов одна семья может обработать пять гектаров. Без волов та же семья управляется только на одном гектаре, что, к сожалению, считается нормой.
Верхняя Вольта — сельскохозяйственная страна. Около 95 процентов населения занимается земледелием или животноводством.
— Если бы у нас было достаточно воды и техники и если бы мы умели с ней обращаться, то стали бы одним из богатейших государств этого района Африки. Люди у нас трудолюбивы, а земля хорошая, — говорит Робер, человек для этих мест образованный, окончивший шестинедельные курсы. Должен сказать, что каждое его слово соответствует истине.
Если бы они умели… Но они не умеют! Не умеют вести хозяйство, не имеют современных орудий производства, не используют тягловых животных, не применяют искусственных удобрений, и, что хуже всего, на них то и дело обрушиваются стихийные бедствия. Вот почему они так часто эмигрируют за границу, особенно в такие страны, как Берег Слоновой Кости, Гана, Того, Сенегал. Их всюду ценят за трудолюбие и честность и охотно берут на работу на плантациях и в городах. Больше ста тысяч вольтийцев ежегодно покидают родину в поисках заработка. Часть из них через несколько лет возвращается.
Робер попросил сфотографировать его с детьми. Смешно позировал, выпятив могучую грудь и открыв в улыбке зубы. Лишь сейчас замечаю в его руке мусульманские четки. Волна ислама, хлынувшая некогда с севера на юг, докатилась и до этих мест, однако Уагадугу почти не достигла. Город защищался от чуждых верований и обычаев. Другое дело — французы. Противостоять их натиску было трудно. С их приходом традиционная социальная структура моей заколебалась.