В воскресенье в толпе я неожиданно увидел большой, напоминающий птичий клюв нос Себастьяна. Не сговариваясь, мы оба оказались на пароме, отходящем на остров Горе. Парижский студент в свободной светло-голубой бубу, подчеркивавшей черноту его немыслимо черной кожи, на этот раз был с группой молодежи, также одетой во все яркое и легкое.
Горе расположен в двадцати минутах езды от столицы. На крошечном островке раскинулся городок, некогда построенный французами по образцу городов Прованса. Здесь же он напоминает театральную декорацию.
Жара стояла невыносимая, на горизонте собирались тяжелые тучи, однако туристы не обращали на них никакого внимания. Суденышко подошло к причалу в самый полдень. Неподалеку гремел оркестр. Рядом стояла довольно большая толпа юношей и девушек. Они топтались на раскаленном песке с непокрытыми головами и не спускали глаз с оркестра. Музыканты непрерывно дергались, кривлялись, а молодежь завороженно следила за ними.
Я решил прогуляться по улочке Сен-Жермен. Хотелось посмотреть на «Дом невольников». Этот необычный дом-тюрьма, состоящий из темных, лишенных окон нор, находится на самом берегу океана. По ведущим к воде ступенькам здесь когда-то волокли несчастных негров. Горе был главным этапным пунктом при переброске живого товара из Африки в Америку и Европу. Занимались этим делом португальцы, голландцы, англичане и французы. В «Доме невольников» живет дух Освенцима. Жуткое место…
В настоящее время Горе превратился в одну из туристических достопримечательностей. Правда, несколько мрачную, но что поделаешь… Сюда на уикенд приезжают французы, англичане, голландцы. Одни отдыхают после недельной погони за деньгами, другие — после самоотверженной и тяжелой работы в различных организациях, несущих помощь голодающим и другим несчастным жертвам затянувшегося стихийного бедствия.
В истории Африки было немало неожиданных поворотов. В фортах Горе и сейчас можно увидеть пушки, из которых стреляли лишь однажды. Это было в 1940 году, когда к Дакару подошел корпус генерала де Голля, чтобы занять город. Тогда французы стреляли по французам.
Позднее мы все-таки встретились с Себастьяном. В тот день на Горе все пили пиво. Я тоже взял бутылочку. Студент представил меня своим друзьям и тут же заговорил на волнующую его тему, как будто наш разговор в самолете прервался минуту назад.
— Скоро опять польет дождь. Пусть льет. И все же я не верю, что это конец сухого цикла. Начала расти трава, она скоро высохнет. Катастрофа не может так скоро кончиться.
Оркестр грохочет, жара убийственная. Себастьян пьет пиво прямо из горлышка.
— Над Африкой носятся тяжелые тучи пыли, которые поглощают двадцать пять процентов солнечной энергии. Нарушается энергообмен, задерживается образование кучевых облаков, тормозится процесс испарения вод океана, — вновь заговорил он.
— И что же? Нас ждет катаклизм?
— Напрасно вы шутите! Около четырехсотого года нашей эры в окрестностях Рима существенно поднялась температура воздуха и появилось много малярийных комаров, отчего активность жителей империи значительно снизилась. Так что одной из косвенных причин падения Рима был климат…
— Но в Африке пока незаметно подобных катастрофических тенденций.
— Наступление пустыни, сокращение площади озера Чад, уход африканских львов из района Томбукту и Гао далеко на юг — все это не обещает в будущем ничего хорошего.
Издалека донеслись раскаты грома, и вскоре стали падать первые крупные капли дождя. Себастьян прикрыл голову газетой.
— Пусть идет дождь! — закричал он. — Пусть идет! Иначе нам придется иметь дело с двадцатью миллионами беженцев.
Обратно паром шел почти пустой. Многие решили переждать дождь под навесами домов и в закусочных. Погода в Африке определяет не только жизнь как таковую, но и каждый ее час. Однако Сенегал, одно из наиболее цивилизованных государств бывшей Французской Западной Африки, располагающий достаточными кадрами специалистов и чиновников, не будет пассивно ждать, когда климат начнет изменять историю страны в неблагоприятном для нее направлении.
По приглашению губернатора Дакара Тьерно Ибрахима Ндао я отправляюсь в деревню Баргни, расположенную в 35 километрах от столицы. Там, говорят, происходит нечто необычное, и мне, журналисту, стоит посмотреть.
Не успев опомниться от сумасшедшей гонки (в первом автомобиле ехал губернатор в традиционном мундире французского префекта, и мы мчались с бешеной скоростью, сигналя, как пожарники или полиция), я вышел из машины и сразу же попал в толпу, собравшуюся на берегу большого водоема, который как раз и был целью нашего путешествия.
Жители Баргни по собственной инициативе своими руками соорудили четыре плотины и водохранилище для дождевой воды длиной семь километров и глубиной до семи метров. Если прежде дождевая вода уходила в океан, заливая по пути дома и целые деревни, то сейчас она сможет напоить триста гектаров земель, занятых огородными культурами, а заодно не будет больше угрожать безопасности деревни.
— Ко мне явилась делегация старейших жителей деревни, — вспоминает губернатор, — с просьбой о помощи. В их краях якобы когда-то были прекрасные сады, но они погибли, когда вокруг срубили все деревья и не стало строительного материала для сооружения плотин. Мы помогли этим людям. Дали им цемент и специалистов. Международный фонд питания выделил строителям витамины и продукты, содержащие белок.
Я еще раз убедился, что в Африке самые ошеломляющие начинания и важнейшие проекты сводятся к наиболее простым вещам. А эти простейшие вещи зачастую решают судьбу не только тех или иных деревень или регионов, но и целых государств и народов. Так, ирригационные работы на реке Сенегал, строительство плотин, регуляция русла реки между городами Сен-Луи в Сенегале и Каес в Мали — все эти грандиозные начинания позволят освоить до миллиона акров земель (вместо 37 тысяч, которые обрабатываются в настоящее время), дадут возможность построить промышленные предприятия, приблизят Мали к берегу океана. «Если бы не катастрофическая засуха, работы на реке Сенегал начались бы, наверное, не раньше чем через сто лет…» — не помню, от кого я услышал эту фразу, но сказано, по-моему, весьма метко.
Я не знаю, может ли человек изменять климат, но в том, что он в состоянии защитить себя от его капризов, не сомневаюсь.
Борьба с климатом, осуществление «простейших вещей», о которых мы сейчас говорили, требуют сверхчеловеческих усилий. В Баргни не обошлось без трагических эпизодов. Вот что писала дакарская газета «Ле Солей» («Солнце»): «Люди не приняли в расчет характер почвы. В результате во время сильного торнадо под напором воды плотина обрушилась. Это означало для деревни наводнение и гибель посевов. Люди пришли в отчаяние. Вода грозила уничтожить плоды огромных усилий. Тогда руководитель строительных работ Арекси Мухаммед, смелый и инициативный человек, предложил решение, которое должно было вернуть деревне надежду. Достав два бульдозера, он при помощи нескольких работников в рекордный срок устранил все повреждения».
Брожу по Дакару, городу, о котором двадцать лет назад Джон Хантер писал, что он задуман таким образом, чтобы в случае поражения в третьей мировой войне стать столицей Франции.
Времена меняются — сейчас французы здесь только гости, хотя и постоянные; а Париж, слава богу, не перестал быть французской столицей. Здесь стало меньше женских головных уборов, похожих на искусственные уши, о которых упоминал Хантер, и домиков, похожих на мыльные пузыри. Сегодняшний Дакар — это город небоскребов и асфальтированных улиц. Ничто не говорит о том, что он готовится к роли запасного убежища на случай мирового катаклизма.
Сенегалу и его столице не грозит упадок. И не только потому, что его жители более устойчивы к малярии, чем древние римляне. Ни Сенегал, ни любая другая страна Африки от Атлантического океана до Индийского не может игнорировать того факта, что страшная засуха подняла массы людей, пробудила их активность, принудила к поискам новых форм жизни.
А в дакарской газете с красивым названием «Ле Солей» появляется все больше информации и лозунгов, касающихся социальных проблем: «Покончим с эмиграцией специалистов во Францию!», «Есть меры борьбы с коррупцией!», «Нам нужно больше школ!», «28 процентов сенегальцев все еще живут в полигамии!»