Жители Лазарета разгуливают под редкими деревьями, сидят на клочках травы, лениво отмахиваясь от мух, с миской, ведром или котелком ждут, пока привезут еду и воду. Каждый еженедельно получает 3,5 килограмма проса, 300 граммов молока, масло, соль и сахар. Чтобы жить нормально, этого мало, но чтобы не умереть с голоду — достаточно.
Однажды вечером какой-то подросток пробрался в сад одной из вилл в предместье Ниамея. Его заметил дремавший у ворот сторож-туарег. Поднялся крик. На подмогу прибежали сторожа соседних домов. Парнишку схватили, стали бить ногами и палками. Проходившие мимо европейцы с трудом остановили экзекуцию.
Среди случайных свидетелей происшествия были молодой учитель-француз, несколько лет проработавший среди кочевников к северу от Агадеса и немного знавший берберский язык, и я. Учитель разговорился со сторожами. Сначала — о недавнем инциденте, потом перешли на другие темы.
Вот что рассказали туареги. Они живут в Ниамее один-два, а кое-кто даже три года. Делают самую несложную работу. Им доверяют. За ночные дежурства получают 8 тысяч африканских франков, или около 40 долларов в месяц, в то время как сторожа, охраняющие европейские дома, получают 12 тысяч франков.
В Ниамей туарегов привело отчаяние. Выдержав в песках четыре, даже пять лет засухи, на шестой год они сдались. Уровень грунтовых вод настолько упал, что вода стала для них совершенно недоступной. Большинство известных им колодцев высохло. И они признали себя побежденными. Их опыт и инстинкт больше ничего им не могли подсказать. В отчаяние пришли даже самые мужественные и выносливые.
Несколько недель назад в Риме хорошо осведомленный эксперт ФЛО Мечислав Реклевский сказал мне:
— Кочевой образ жизни — единственно целесообразный метод эксплуатации прилегающих к пустыне районов Африки, Другие формы хозяйства, кроме кочевого, здесь непригодны. Длительное отсутствие людей на территории Сахеля, составляющей два миллиона квадратных километров, где в нормальные годы выпадает от двухсот до пятисот миллиметров осадков в год, привело бы к коренным переменам, к глубинным экономическим перестройкам. Среди этих, казалось бы, мертвых песков живет шесть миллионов кочующих пастухов и содержится около двадцати миллионов голов крупного рогатого скота. Только кочевникам удается отыскивать травянистые участки, не слишком удаленные от источников воды. Ни один оседлый поселенец не мог бы справиться с такой ситуацией, когда есть корм для скота, но нет воды, и наоборот. Только подвижные, накопившие большой опыт племена пустыни в состоянии выходить из этого заколдованного круга.
Однако в конце концов и они капитулировали. В начале, оставив возле немногочисленных колодцев женщин, стариков и детей, мужчины двинулись со скотом на север. У оставшихся была вода, а пища кончилась, и они стали умирать с голоду.
Далеко не все добрались до Ниамея живыми, погибла и большая часть животных. А те, кто достиг столицы, оказались в чуждом для них мире, с абсурдной, по их мнению, денежной системой и с нелепыми, непонятными, суровыми и часто смешными законами.
Сент-Экзюпери писал: «…пустыня. Коран (а это всего лишь правила игры) обращает ее песни в особый, неповторимый мир. Не будь этих правил, Сахара была бы пуста, меж тем как в недрах ее незримо разыгрывается драма, бурлят людские страсти». Драмы за пределами Сахары кажутся кочевникам столь же странными, как европейцам — их жизнь.
Когда я спросил, где легче жить — в городе или в пустыне, туареги громко рассмеялись:
— Сахара — это честность, правда. Мир людей, живущих постоянно на одном месте, полон ловушек, обмана, жестокости…
Что больше всего затрудняет их жизнь здесь?
— Ох, многое… Самое неприятное, наверное, нехватка верблюжьего молока.
В Лазарете находили старых туарегских женщин, умерших от голода на мешках с просом.
Во время нашего разговора один из сторожей обратился к соплеменнику и, жестикулируя, что-то ему приказал.
— В чем дело?
— А, этот человек — невольник. Его господин приказал ему принести воды.
Сторожа имеют невольников. Старинная феодальная иерархическая система продолжает существовать, она не рухнула на пороге Ниамея.
Смерть в Нигере обрушилась не на одних лишь кочевников. По сообщению швейцарской газеты «Нойе Цюрихе цайтунг» (27 октября 1974 года), число погибших составило миллион. Больше всего жертв было среди кочевых племен туарегов и фульбе. Хотя цифры, приведенные этой весьма серьезной газетой, как и многими другими, кажутся преувеличенными, нет сомнений, что Нигер понес большие потери. Если бы не помощь всего цивилизованного мира, население Нигера едва пережило бы катастрофу.
Семь лет засухи полностью нарушили процесс вегетации растений, непоправимо ухудшили качество почв. Даже если сейчас климатические условия станут лучше, пустыня все равно будет продвигаться дальше и захватывать сельскохозяйственные районы.
Четыре пятых населения Нигера живет за счет сельского хозяйства, продуктивность которого полностью зависит от количества осадков. ФАО считает, что теперь необходимо восстанавливать качество почв посредством насаждения акации. Кроме того, требуется изменить технику обработки земли, повсюду применять искусственные удобрения, увеличить число колодцев, широко развернуть ирригационные работы. Но и при этом условии нужно переселять на юг ту часть крестьян, которая издавна вела свое хозяйство в районах, граничащих с пустыней. Это не относится к кочевникам, большинство которых, несмотря на постоянную угрозу смерти, все равно захочет вернуться в Сахару.
Не навлекут ли наука и техника, которые сейчас начинают свое шествие по этой части континента, новых, непредвиденных бедствий на страны Сахеля? «Европейцы то и дело приходят к нам со все новыми гениальными идеями. Мы благодарим за помощь, но к идеям относимся скептически. В XIX веке французы вырубили 2,5 миллиона гектаров леса к югу от Сахары под плантации земляного ореха. Результатом этого мероприятия явились впоследствии наши несчастья», — сказал мне один высокопоставленный чиновник в Ниамее.
Во второй половине 1974 года в этом регионе прошли более обильные, чем в предыдущие годы, дожди. В Европе спало напряжение, совесть европейцев успокоилась. В Сахеле же они углубили последствия катастрофы, усилили голод. Многие районы, где ждали грузовиков с продовольствием, оказались отрезанными от мира. В Агадес, например, где в то время проживало 10 тысяч местных жителей и 90 тысяч беженцев, помощь могла прийти только по воздуху. Насколько это дорого, можно судить по такому примеру: французский самолет, который поднимает 10 тонн сухого молока или зерна, сжигает во время перелета 10 тонн топлива. Разве нельзя было предвидеть наступление сезона дождей и заблаговременно доставить продовольствие на грузовиках? Или решили, что дождя не будет никогда и земля вместе с людьми превратится в прах?
Один нигерский журнал в отчете об экспедиции в Бенимате, большую деревню, расположенную в 150 километрах от столицы, пишет: «Восемь военных грузовиков, каждый из которых везет три тонны сорго и проса, три большие машины с людьми, радиостанцией и запасами продовольствия и воды. Температура воздуха 45 градусов по Цельсию. По обеим сторонам дороги — выжженная земля и высохшие деревья. Грузовики скользят по песку. Экспедиция напоминает армию Леклерка, преследующую Африканский корпус. Двадцатилетние парни вынесли много тяжелого. Медалей не будет. А если испортится мотор в самом центре пустыни? Два литра воды и банка мясных консервов на шестерых. Шины лопаются одна за другой. Комары кусают немилосердно. Солнце палит. С этой войны не посылают сводок… В Бенимате люди выходят из хижин. Молчат. Не тянут рук. За шесть месяцев они не видели ни одного грузовика с продовольствием. Они съели все, что только можно. Сейчас они не кричат от радости, а неподвижно стоят в тени единственного дерева, которое каким-то чудом сохранило листву. Стоят все вместе — крестьяне, привыкшие к работе в поле, кочевники, которых они приютили… Несмотря на муки голода, заставляющего расширенными зрачками неотрывно следить за мешками с продовольствием, люди сохраняют спокойное достоинство. Дележом занимается администрация из соседней префектуры. Губернатор приехал на расхлябанном пикапе, в сопровождении парнишки, который нес за ним саблю и зонт. Размер пайка заносится в специальную тетрадь. На одного человека приходится около килограмма проса. Столько усилий — ради горстки проса!»