На деле попытка оказалась весьма успешной, настолько успешной, что через некоторое время он обнаружил, что начинает намеренно ее затягивать.
– Поедем куда-нибудь? – спросил он глуховатым голосом.
Сэнди, судя по всему, не расслышала.
Немного позже он спросил все так же приглушенно:
– Давай я выберу, куда ехать, или сама реши.
Опять пауза, потом Сэнди заговорила:
– Потом… – неотчетливо пробормотала она.
– Что? А. Почему? Почему не сейчас? Прямо сейчас?
– Мы почти приехали.
– Ты о чем?
– Еще пара минут.
Посредством движения, прошедшего мимо его памяти, они разъединились. По обоюдному согласию посидели молча еще некоторое время. В сознание Ричарда снова вплыл образ таксиста, причем казалось, он видел его раньше в какой-то совсем другой роли. Потом Сэнди спросила, можно ли она объяснит.
Поскольку под рукой не оказалось никакого оружия и, кроме того, Ричарду по-прежнему было страшно интересно, чем все это кончится, он нехотя согласился.
– Эта вечеринка…
– Что?
– Боюсь, я обязательно должна там появиться.
– А, понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. Я не гоню тебя и не пытаюсь от тебя отделаться, ничего такого. Мне сказали привести кавалера, кого захочу.
– Ты хочешь сказать, что, если явишься без мужчины, тебя на порог не пустят? Но даже если…
– Ничего подобного, плохо, если я вообще не появлюсь. Если это дойдет до Криспина, я окажусь в неловком положении.
– Какое его собачье дело, куда и с кем ты ходишь? Ты совершенно…
– Дело в этом его дурацком восточноевропейском представлении, что раз уж бедный палочка окончательно впал в маразм, он теперь – глава семьи. Но ты ведь пойдешь со мной, Ричард? Мы ненадолго. Море выпивки и все такое. Идем.
Осмотрительность уже успела перебороть в Ричарде желание, по крайней мере на какое-то время. Сказать об этом Сэнди он не мог, как не мог и объяснить, откуда у него в мозгу взялось такое отчетливое изображение (включая звуковую дорожку) предстоящей вечеринки.
– Извини, – сказал он, – это не в моем вкусе. Можно, я тебе завтра позвоню?
– Как знаешь. А ты все-таки гребаный книжный червь. Прости, не надо было этого говорить, просто вырвалось. Прости, Ричард. Я вообще часто говорю глупости. Позвони мне до десяти. Второй дом справа, вон там, водитель.
Глава третья
Быстренько убедившись, что Ричард не передумает, Сэнди выскочила из такси. Полистав в полутьме свой ежедневник, он обнаружил, что, оказывается, сегодня вечером приглашен в гости: на бокал вина к госпоже Бенде, тут совсем неподалеку. Госпожа Бенда была одной из самых настырных русских эмигранток во всем Лондоне, и за последние годы ему волей-неволей пришлось с ней познакомиться. Впрочем, хотя он и записал ее приглашение, идти туда, как и обычно, не собирался; однако и отправляться отсюда прямо домой совсем не хотелось, и он решил, раз уж представился случай, потрудиться во славу своей репутации и заглянуть к госпоже Бенде.
Высокий дом с узким фасадом стоял, на горе своим жильцам, у самого крикетного стадиона «Дордз». Старик Бенда, отпрыск петербургского музейного хранителя, почивший еще до появления Ричарда на свет, купил, надо думать, это строение за пару сотен фунтов между двумя войнами, и с тех пор тратили на него ровно столько, сколько требовалось для поддержания его в минимально пристойном виде. Дверь неспешно отворила обычная для таких мест не то служанка, не то приживалка – дряхлая, неразговорчивая, хмурая, делающая вам одолжение самим фактом того, что пускает вас внутрь. Она позволила Ричарду проникнуть в гостиную на метр-другой, после чего жестом приказала ему остановиться и вступила в странный, немой диалог с другими старцами, сгрудившимися возле безжизненного камина. Как и коридор, освещена комната была скудно. Тем не менее можно было без труда разглядеть, что отделана и обставлена она тяжеловесно, дряхло и старомодно, а кроме того, с отчетливым иноземным оттенком, который Ричард не взялся бы конкретизировать, хотя происходил он, несомненно, из тех самых краев, что расположены на другой половине континента. Он смутно различал разлапистые ширмы, каменные статуэтки, непритязательные картины, безусловно подлинные и принадлежащие той самой эпохе, если только, о чем он уже размышлял в прошлые посещения, их не намалевали на школьном уроке рисования или в ходе каких-нибудь салонных игр. В комнате стоял запах нафталина, напоминавший об ушедшей эпохе, и еще чего-то, – хотелось надеяться, всего лишь какого-нибудь незнакомого мебельного воска. На подносе, на равном от всех расстоянии, громоздились винная бутылка и дюжина разномастных бокалов, однако, судя по всему, никто не пил.