– Получается, что так. – Пэт вгляделась в Ричарда. – У тебя все в порядке?
– Нет, – ответил он.
– А что случилось? Что-нибудь ужасное?
– Ну, умереть никто не умер. И не заболел. И под машину не попал.
Они еще немного постояли. Потом Пэт проговорила, вернее, негромко прокричала, чтобы перекрыть транспортный рокот:
– Хочешь, я зайду вместе с тобой? – Не получив ответа, она добавила: – Я бы не отказалась от чашки чая.
Ричард довольно ловко выудил из кармана ключ и отпер дверь. Он не то чтобы совсем позабыл, кто такая Пэт, однако до него вдруг дошло, что он не слишком ясно помнит, насколько хорошо ему полагается ее знать. Еще ему пришло в голову, что если он без единого слова юркнет в кабинет и запрется там, как предполагал сделать раньше, это может показаться невежливым. Поэтому он остался стоять посреди вестибюля, озираясь, точно явился сюда в роли потенциального покупателя.
Пэт от души надеялась, что Корделия не свалится им на голову прямо сейчас и не помешает Ричарду сказать то, что он, вне всякого сомнения, собирается сказать или что из него можно без особого труда вытянуть. По всей вероятности, дело касается этой его русской, которую он наверняка трахнул и/или придушил. При этом она чувствовала, что нельзя показывать, до какой степени она хочет и даже жаждет выслушивать его откровения.
– Может, налить тебе чаю, Ричард?
– Да-да. Спасибо.
– Иди присядь, я принесу в гостиную.
– Не надо, – решительно воспротивился он, – Я пойду с тобой на кухню.
– Ну и замечательно.
Они еще не вышли из вестибюля, как Ричард заговорил.
– Возможно, ты помнишь, – он и сам только сейчас об этом вспомнил, – э-э… когда ты последний раз тут была, Пэт, мы говорили об одной русской по имени Анна Данилова, которая гостит в Англии. Она, э-э… пишет стихи.
– О да, конечно. Ты сказал, что довольно хорошие стихи.
– Что? Нет, этого я не говорил. Откуда ты взяла?
Пэт открыла кухонный кран с холодной водой и ждала, пока текущая из него белесая жидкость станет больше похожа на обыкновенную воду.
– Наверное, Корделия мне сказала, но ведь она могла услышать это только от тебя.
– Нет, я этого никогда не говорил. Ну, тем не менее…
– Еще был какой-то разговор про «Хэрродз». Они туда по-прежнему собираются?
– Нет. Не знаю. В общем, видишь ли… Пэт… эта Анна Данилова… мы с ней вроде как… вроде бы…
– Вы с ней…
– Да. Сегодня днем. Совсем только что. Нет, не надо ничего об этом говорить.
– Я и не собиралась ничего об этом говорить. Но ведь ты сам, по-моему, хочешь что-то сказать?
– Да, ну, это было прекрасно, тут никаких сомнений быть не может, прекрасно для нас обоих, прекраснее не бывает, вот оно что, – проговорил Ричард убежденно, скороговоркой, которая удивила бы любого, кто его знал. В нем и намека не осталось на обычную робость, всегда возникавшую, когда ему приходилось рассуждать о тонкостях женской психологии. В то же время он не сумел придать своему тону выражения безграничного энтузиазма.
От Пэт, которая видела его далеко не первый раз, это не укрылось.
– Ну так и в чем проблема? – проговорила она ободряюще и по возможности удобно устроилась на одной из Корделиных табуреток, с рельефно выполненным сиденьем, рассчитанным на седалище на пару размеров больше, чем у Пэт.
– Да совершенно ни в чем, – Ричард прислонился к раковине, – хотя есть тут одна незадача, вернее, незадачка. Если бы вся эта история с Анной не была бы такой серьезной, и незадачка не выглядела бы такой серьезной.
– Нет, разумеется. Я так понимаю, незадачка – это Корделия.
– Нет, до нее я пока не добрался.
– Так ты поторопись, а то она может прийти в любую…
– Дело в Анниных стихах. Никакие они не хорошие, напротив, никуда не годные. Русский я знаю хуже, чем английский, что и естественно, но я знаю его хорошо. Достаточно хорошо, чтобы с нескольких строчек определить, хорошие передо мной стихи или бездарные. Ее стихи бездарны. Бездарны от начала до конца. Бездарны до такой степени, что сразу видно: должно произойти нечто сверхъестественное, чтобы этот человек сумел написать хоть одну приличную фразу. Это бесспорно. Вот тут-то и возникает эта самая фундаментальная незадача. Ее бы не возникло, если бы я не… если бы я не был… – Он опять впадал в косноязычие. – Наверное, все это выглядит страшной чушью.
– По-моему, отнюдь, – возразила Пэт.
Ричард втайне надеялся, что все это покажется страшной чушью хотя бы ему самому, однако надежды его не оправдались. Наоборот, теперь все казалось еще более значимым и непоправимым.