– Есть какие хорошие новости? – повторил он. Ричард поколебался.
– Нет, – ответил он наконец.
– Конечно, чего же еще ждать? Что дальше лучше будет? – В голосе незнакомца не было злобы, одна лишь смиренная скорбь. – В наше-то время.
– Наверное, вы правы.
– Дашь мне гинею, то есть фунт десять пенсов?
– Боюсь, у меня столько нет.
– Фунт с полтиной тоже сойдет.
– Простите, столько тоже нет.
– Лучше дайте ему, Дик, – подал голос Дункан, а потом прибавил: поскольку вы с ним два сапога – пара, – хотя последнюю фразу он сказал только выражением лица и тоном голоса, и только в Ричардовом воображении.
– У меня правда нет. Я оставил кошелек дома.
Бросив быстрый взгляд на Ричарда и его соседа и ограничившись легким вздохом, Дункан вытащил несколько монет и покончил с этим делом.
Когда они снова остались вдвоем на заднем сиденье, Ричард проговорил в надежде разрядить обстановку:
– Уф, сразу стало легче дышать. А почему, скажите на милость, именно гинея? Какая-нибудь древняя традиция или что?
– Ровно столько стоит большая банка «Экспортного крепкого», – пояснил Дункан, снова добавив про себя: и не пытайтесь меня убедить, что вы об этом не знали. Вслух он продолжал: – У вас правда нет с собой наличности, Дик? Я с удовольствием…
– Спасибо, я как раз собирался заехать за деньгами. – На самом деле, не мешало бы, и как можно скорее, потому что после оплаты проезда его оборотного капитала хватило бы разве что на покупку газеты. – По дороге.
– А, ну тогда хорошо. Знаете, Дик, должен вам сказать, что в последние десять минут увидел вас с новой стороны. Я имею в виду, не с той, с которой вижу обычно.
– Сколько я понимаю, у всех у нас есть неожиданные стороны, разве не так? Я хочу сказать, вряд ли человек, которого я вижу на всех этих заседаниях, есть истинный вы, или сокровенный вы, или всесторонний вы. То же самое и, э-э… со мной.
– Простите, что-то я вас не понял, вернее, не до конца понял.
Сказать, что Ричард сам понял себя до конца, было бы преувеличением. Автобус короткими перебежками приближался к остановке, и Ричард дожидался возможности выскочить наружу.
– Ну, просто во всяких там комитетах и тому подобном мы занимаем противоположные позиции, так сказать, являемся антагонистами, а сейчас, вот здесь, мы встретились просто как. – Автобус замер, чтобы дать какому-то недотыке выкатить из переулка катафалк. – Ну, просто как два приятеля, и один готов помочь другому.
– Если вы хотите сказать, что идеологические различия между нами носят сугубо поверхностный характер, а первостепенное значение имеет наша принадлежность к человеческому обществу…
– Ну, пожалуй, я не стал бы делать таких далеко идущих…
– Тогда, боюсь, вынужден буду с вами не согласиться, доктор Вейси. Противоречия между нами слишком глубоки и непримиримы.
– А-а. Раньше вы называли меня Дик.
– То было раньше.
– А, понятно. – Ричард встал и протянул обратно платок Последнее прикосновение к царапине показало, что кровь остановилась.
– Оставьте себе.
– Нет, возьмите. Спасибо, Дункан.
Ричард сумел-таки возвратить ему платок Он до смешного обрадовался, потому что, если бы платок ему навязали, это было бы мелким, но унижением. Он что, так никогда и не научится разбираться в людях? И где он понабрался этих пошловато-идиотских ухваток? Впрочем, он почти тут же отвлекся от этих размышлений, так как оказался на свежем – ну, по крайней мере на открытом – воздухе, в месте, которое он вроде бы хорошо знал, но в котором не оказывался по крайней мере лет десять, что само по себе было несколько жутковато. С нежданной легкостью, другими словами, сохранив достаточно сил, чтобы пройти еще несколько метров и не упасть, он отыскал телефон-автомат, еще одно приспособление, знакомое ему только с виду, и набрал номер Криспина, единственный, который он помнил наизусть, за исключением пожарных и скорой помощи. В трубке раздался голос какого-то инородца, потом – Фредди.
– Я захлопнул дверь и забыл ключи, у меня не заводится машина и нет денег, – объяснил положение Ричард. – Можно мне приехать?
– А эта самая… прости, а Корделия, что, тебе не открывает?
– Ее нет дома.
– Что? Хочешь сказать, она отчалила?
– Не знаю. Я не знаю, где она. Но дома ее нет.