Конечно, можно было бы вызвать врача, отлежаться, прийти в себя. Но Туфлин уже торопил с работой, и Любови Ивановне было как-то неловко брать бюллетень именно сейчас.
Она попросила у Туфлина день — съездить в город. Для установки, которую делал Жигунов, был нужен оптический пирометр. Туфлин заметно поморщился, но разрешил: о чем разговор? Надо — так надо… И пошутил, что танцевать-то все равно придется от электропечи. У них была печь с корундовыми стержнями, температурный режим — сто градусов в минуту, ерунда по сравнению с теми режимами, которые могла бы дать установка Жигунова. Просто Туфлин не верил в нее, и когда разрешил Любови Ивановне поехать в город, то подумал, что ей не так нужен этот пирометр, как стиральный порошок или какая-нибудь косметика — женщина есть женщина, ладно, пусть побегает по магазинам.
Она действительно успела побегать по магазинам и заглянула к своей старой подруге, той самой, которая когда-то посоветовала ей поехать в Стрелецкое. Они не виделись давно, заболтались, и когда Любовь Ивановна поглядела на часы, то ахнула: последний автобус уходил на Стрелецкое через сорок минут. Доехать до автовокзала она успела, но билетов в кассе уже не было.
Что ж, так случалось не раз: автобус подходил, кондукторша впускала «билетных», потом остальных. Подумаешь, придется стоять! Кто-то всегда выходит раньше, особенно в военном городке, так что места освободятся в дороге.
На стоянке люди плотнее запахивали пальто, прыгали, согреваясь, молодежь затеяла возню — было холодно, дождь шел не переставая. Любовь Ивановна заметила женщину с двумя детьми. Девочка молча жалась к матери, малыш на руках женщины, похожий на гномика в своей курточке с капюшоном, прятал лицо в ее воротник и хныкал. Любовь Ивановна подумала, как она может таскать ребят в город по такой погоде да еще возвращаться чуть не за полночь?
Подошел «Икарус». Когда все, успевшие купить билеты, вошли, кондукторша стояла в дверях. Снизу, с тротуара, были видны ее огромные ноги в толстых вязаных чулках. Могучая, она нависала над всеми, загораживая собой вход, и напрасно ей кричали, что «билетники» уже расселись, пора впускать простых смертных, — она стояла, словно упиваясь своей мощью, своей властью над этими людьми там, внизу, ниже ее.
— Больше посадки не будет, — громко сказала она. — Со вчерашнего дня для «Икарусов» введены новые правила.
Толпа оставшихся — человек двадцать — зашумела: где эти правила? Какой идиот их выдумал? Что же теперь делать — этот автобус последний, и до утра уже ни одного не будет.
— А мне-то что? — сказала кондукторша. — Езжайте в такси или пешком, мне-то что! Я из-за вас работу терять не желаю!
Люди шумели громче, пытались пробиться в автобус — но кондукторшу невозможно было сдвинуть с места. Она попробовала захлопнуть дверь, ей не удалось, дверь задержали, тогда она начала кричать, что, если так, она сейчас свистнет и вызовет милицию. Развелось тут всякого хулиганья! Ах, вы министру напишете? Пишите, пишите! Министр только и ждет ваших писем! Во гробе́ он их видел, в белых тапочках! На помощь кондукторше пришел водитель и, высовываясь из-за ее плеча, тоже кричал, что сейчас поедет и, если кого-то заденет, отвечать не будет — вон у него сколько свидетелей с и д и т, он докажет, что ему задержали рейс.
— Никуда ты не поедешь, хватит над людьми измываться, — сказал парень, стоявший рядом с Любовью Ивановной. Он выбрался из толпы и встал перед автобусом, вынул сигареты и закурил. Рядом с ним сразу встали еще двое — две девушки. Водитель крикнул: «Я вам покажу, Анны Каренины!» — выпрыгнул из автобуса с другой стороны и ушел, должно быть, за милиционером.
Теперь рядом с Любовью Ивановной оказалась та женщина с двумя детьми.
— Вы хоть ее впустите, — сказала Любовь Ивановна. — Детишки совсем замерзли.
— Ишь, добренькая нашлась! — отозвалась кондукторша. — Нечего с детишками по ночам разгуливать, А для меня что взрослые, что дети, одно пассажиры..
— А если б это твои были? — спросил кто-то сзади Любови Ивановны, и кондукторша тут же ответила похабно и зло, — дескать, приходи, научу, как обходиться без детишков…
Водитель вернулся с милиционером, и тот начал уговаривать отойти от автобуса. Да, действительно, есть такое новое правило. Там виднее, и не нам обсуждать… Любовь Ивановна показала ему на женщину с детьми.
— Впусти ее, — сказал милиционер кондукторше.
— Еще чего! — усмехнулась она сверху. — Ежели кто место уступит, тогда пожалуйста.