Любови Ивановне хотелось сказать: «Я много думала о вас, мне было тревожно за вас. Как вы жили вот до этой минуты, когда мы идем вдвоем через лес и нам обоим спокойно и радостно? Я знаю, почему вы ждали меня. И вы тоже знаете, что мне сейчас очень хорошо оттого, что меня ждали».
От института до дома было всего два километра — слишком малое расстояние, чтобы успеть разговориться. «Простите, не могу пригласить вас к себе — у меня развал». — «Да что вы, Любовь Ивановна. Я сейчас домой…» — «Спасибо, Андрей Петрович. До завтра…»
Она вошла в квартиру, открыла свет и, не раздеваясь, скинула с головы платок. Из зеркала на нее глянула совсем другая женщина — странно-незнакомая, румяная от мороза, — и Любовь Ивановна смотрела на нее, улыбаясь, словно знакомясь с той хорошенькой женщиной, которая вошла сюда вместе с ней…
Нет, все-таки они успели поговорить по пути.
— Вы к нам откуда?
— Из Большого города.
— А где работали раньше?
— На заводе газовых турбин.
— Не устраивала работа?
— Устраивала. Просто были причины…
— Я, наверно, слишком любопытна?
— По-моему, в обычную женскую меру. Почему ушел? Разошелся с женой, оставил ей квартиру, жил у товарища, сколько было можно… А здесь обещают жилье.
— Сколько же вы прожили… с женой?
— Двадцать два года.
— И дети есть?
— Нет. У нее дочка от первого мужа.
— Извините меня, я знаю, что настырная… Вам с ней было очень плохо?
— Когда хорошо, люди не расходятся.
— Да, конечно. Но двадцать два года!.. И все начинать сначала, не зная, что получится, и получится ли?.. По-моему, без прошлого вообще не может быть семьи. Бывало, муж напомнит мне что-то из прошлого, или я ему, и на весь день совсем другое настроение.
— Вам повезло… Я не хочу вспоминать ни хорошего, ни плохого.
— Значит, хорошее все-таки было?
— Конечно! Но плохого; видимо, больше, а человек не может жить одними хорошими воспоминаниями.
— А может быть, вы сами…
Она не договорила. Дружинин кивнул. Да, может быть… Они поняли друг друга. Может быть, он сам виноват в этом разрыве с женой. Он не отрицает.
Они уже подходили к дому, и Любови Ивановне на хотелось прощаться, но и пригласить к себе она не могла. Эти проклятые волосы!..
— До завтра, — сказал Дружинин.
Стало ли ему хоть немного легче? — подумала Любовь Ивановна.
Она позвонила Ангелине, спросила: как Жигунов? — рассказала о том, что сегодня ее ждал и провожал Дружинин, и Ангелина захохотала.
— Ну, старый козел! Он вчера приходил Жигунова проведать, мы и напели ему про тебя. Между прочим, хороший мужик. Не тушуйся, его сейчас голыми ручками взять можно.
— Перестань! — крикнула Любовь Ивановна, но Ангелина продолжала хохотать, и Любовь Ивановна с грохотом бросила трубку. Все было испорчено, и доброго настроения как не бывало.
11
В последних числах января неожиданно приехал Плассен.
Он всегда появлялся так, чтобы не отрывать людей на встречи и торжественные столы, на заботы о его удобствах и продумывание приветственных речей, — все это он не любил, и, если его начинали мягко журить: «Как же так, не предупредили, мы бы встретили!» — он вяло махал рукой, словно отгонял муху, и кривил бледные губы: «Невелика персона, да и времени жалковато». Это он-то «невелика персона»! Сам Великий Старец!
Впрочем, неожиданным его приезд был для всего института, кроме Туфлина, который исполнял сейчас обязанности директора. Накануне Туфлин совершил «большой обход», и это не укрылось от наблюдательных глаз. Конечно, у него кто-то есть в Академии наук, кто позвонит и предупредит по старой дружбе или какой-либо другой причине.
Плассен приехал уже под вечер, к концу рабочего дня, и было ясно, что сегодня он не уедет. Говорили, что у Туфлина собрался весь «х у р а л» — начальники отделов и что там г о р я ч о: в прошедшем году институт не выполнил ряд плановых работ по содружеству, и Плассену поручено сделать по этому поводу сообщение на Президиуме. Так что Игорю Борисовичу кисловато — слишком много ездил по заграницам! Ну, да ничего, признает ошибки, найдет объективные причины, наметит пути, мягонько нажмет, как это он умеет делать, и все выправится, хотя накануне выдвижения в членкоры такие неприятности ему вовсе некстати.
Уже около шести часов в лабораторию позвонила секретарша Туфлина и певуче сказала: