«Почти все», – подумал Август.
– «Мартин-центр».
Три остановки до Колтона. Вагон заполнялся пассажирами, и Август встал, уступив место пожилой женщине. Он стоял, уткнувшись носом в книгу, но взгляд его осторожно скользил по горожанам в деловых костюмах.
Наверное, они старательно прятали свое оружие.
Какой-то мужчина, протискиваясь мимо, толкнул его в плечо, и Август напрягся.
В нем, кажется, не было необычного: пиджак, галстук, брюки, чуть широковатые в талии. Внимание Августа привлекла его тень. Она-то как раз и вела себя странновато – в ярко освещенном вагоне никому, в общем-то, не полагалось иметь тень, – но когда новый пассажир замер, она продолжила двигаться, извиваясь и перемещаясь, словно беспокойный собеседник.
Конечно, никто, кроме Августа, не мог ее разглядеть, но сам Август не сомневался в том, что он видит неправильную тень. Призрачное нечто, следующее за своим хозяином на поводке, но готовое вырваться в любую минуту.
Август знал, что это такое. Эхо насилия. Отметина греха. Где-то в городе из-за мужчины-пассажира – из-за того, что он сделал, – живет и убивает монстр.
Пальцы Августа сжались на поручне.
Случись происшествие в Южном городе, он узнал бы имя мужчины. Его вручили бы ему – или Лео – на листке бумаги вместе с адресом. Тогда он, Август, нашел бы правонарушителя ночью, заставил бы замолчать эхо… и заявил бы свои права на его жизнь.
Но здесь – Северный город, где плохим людям все сходит с рук, если только у них есть деньги.
Август с усилием отвел взгляд. Пожилая женщина, сидевшая на скамье, подалась вперед.
– Я всегда мечтала выступать на сцене, – доверительно произнесла она. – И почему я не решилась? А сейчас, боюсь, уже слишком поздно…
Август зажмурился.
– «Юнион Плаза».
Две остановки.
– Да, слишком поздно, – бормотала женщина. – Но я по-прежнему мечтаю о подмостках.
И она даже не обращалась к Августу. Монстры не могут лгать, а люди, оказавшись рядом с сунаи, становились честными. Августу не требовалось заставлять их – он предпочел бы заставлять их не открываться, если бы только мог, – они просто начинали говорить правду. И частенько они даже не осознавали, что делают.
Генри называл это влиянием, но Лео подобрал термин получше: «исповедь».
– «Лайл Кроссинг».
Одна остановка.
– Я так мечтаю…
Исповедь, несомненно, являлась самой нелюбимой из способностей. Лео ею дорожил, поскольку хотел, чтобы все вокруг него озвучивали свои сомнения и страхи, но Август испытывал неловкость.
– А вы мечтаете?
– «Колтон».
Состав затормозил, и Август, выходя из вагона, вознес металлическому голосу безмолвную благодарность.
Северный город казался сюрреалистическим. А Колтон был абсолютно иным. Август никогда еще не бывал настолько далеко от красной зоны. Академию окружала ограда, но, в отличие от Линии, она служила скорее эстетическим целям, нежели функциональным. Академия Колтона устроилась за коваными чугунными воротами, на травянистом склоне холма, а за ней выстроились деревья. Август однажды видел деревья – в чахлом скверике в трех кварталах южнее их компаунда. Но эти были совсем другими. Их было достаточно, чтобы образовать зеленую стену. Нет, лес. Множество деревьев называется именно так.
Однако люди ввергли Августа в еще большее смятение.
Везде, куда ни падал его взгляд, Август видел их – не кадетов ФТФ и не гражданских Северного города, но подростков в синей форме Колтона. Юноши и девушки проходили через ворота или валялись на траве. Август поразился тому, как непринужденно они болтают и прикасаются друг к другу, цепляются локтями, обнимаются, сидят голова к голове и бедро к бедру. Тому, как они расплываются в улыбках, корчат гримаски отвращения или хохочут. Они выглядели естественными.
И что он тут вообще делает?
Возможно, Лео не ошибся. Надо было позавтракать. Но уже поздно. Август подавил стремление сбежать и попытался напомнить себе, как он хотел выбраться из компаунда. Кроме того, Лео поручился за него. Теперь у Августа есть миссия, не менее важная, чем у остальных спецназовцев, и ее нужно выполнить.
Август заставил себя двинуться вперед, но с каждой секундой ему мерещилось, что сейчас кто-то просканирует насквозь его колтоновскую форму и поймет, что его улыбка – сплошная фальшь и он – не человек. Наверняка ужас отражается на его лице столь же явственно, как и метки на его руках. Внезапно часы, проведенные перед зеркалом, показались ему нелепостью. Как он мог подумать, что способен сойти за одного из них лишь потому, что они ровесники? Эта мысль больно царапнула его. Нет-нет! Они только выглядят как сверстники… хотя нет, надо сформулировать по-другому. Они – обычные люди, появившиеся на свет из материнской утробы, а он пробудился в теле двенадцатилетнего мальчика, и все началось со взрыва, но не взрыва вселенной, а резкого стаккато автоматной очереди, и… тогда повсюду лежали трупы в черных пластиковых пакетах и…