Выбрать главу

И Любочка заплакала ещё горше, потому что теперь она теряла на Земле не только свою жизнь, но и свою любовь.

— Хочешь, я тебя на машине покатаю? — спросил Млей.

— Нет. Посиди просто со мной, — попросила она.

— Хочешь чаю?

— Я не хочу чай, разве ты не понимаешь?! — Она говорила так тихо, что если бы на месте Млея был обычный человек, он бы её не услышал.

— Ты придёшь ко мне на похороны? — Её лицо было таким мокрым, что слёзы уже не катились по нему, а, смешиваясь друг с дружкой, образовывали небольшие печальные озёра — в ложбинке на шее, на полу, на руке Млея.

— А как ты хочешь? — спросил Млей.

Она помолчала, а потом ещё крепче обняла его за шею.

— Приходи. Обязательно.

— Приду. И знаешь что?

— Что? — Она посмотрела на него с такой надеждой, что Млей отвёл глаза.

— Умирать не больно, — сказал он. Она кивнула. С благодарностью.

— Я тебе расскажу, а ты мне верь. Хорошо?

— Хорошо. — Она снова всхлипнула.

— Ты не умрёшь. Никогда. Просто это будет жизнь в другом качестве. Проблема в том, что люди, попадающие на нижние подпланы, чаще всего думают, по инерции земной жизни, — о плохом. О меркантильном, эгоистичном. И все эти мысли мгновенно обретают мускульную плоть. Никакого ада в тонких мирах не существует. Каждый умерший самостоятельно, своими помыслами строит себе отдельный ад или рай. Главный чёрт всегда и во всём — сам человек. Вот почему вам важно научиться на этом свете всегда думать только о светлом, радостном, хорошем. Понимаешь?

Она кивнула.

— Ты подумала: где мои руки? Ноги? Где мои белоснежные костюмы? И всё сразу появилось.

— Здорово! — улыбнулась она.

— А если ты подумаешь, например, о своей тяжёлой работе на заводе — и будешь целую вечность безрадостно спешить к скрежещущим станкам…

— Я не работаю на заводе, — сказала Любочка даже немного кокетливо. — Я люблю свою работу.

— Вот и хорошо, — похвалил Млей. Любочка попросила его остаться с ней на ночь. На двух машинах они подкатили к гостинице.

Она уехала рано утром, на рассвете. Собиралась очень тихо, чтобы не разбудить Млея. На секунду остановилась перед письменным столом, но поборола в себе искушение оставить записку — всё уже было сказано, и решение принято. Это решение далось ей нелегко, и её любимый о нём никогда не узнает. Он должен её запомнить такой, какой видел сегодня ночью — земной, живой, красивой.

Когда стук её каблучков стих в коридоре гостиницы, Млей встал и запер дверь на ключ.

Ему надо было сдать шарики на анализ.

— Поехали на Ленинградку, — сказал я, заходя к Млею в номер.

— Зачем? — спросил Млей, изучая показатели. Они были в норме.

— Я прочел в газете, что Ленинградка — центр продажной любви. У нас же есть деньги. Значит будет и любовь. Так?

— Так, — согласился Млей.

Он сел за руль. Я и сам хотел попробовать управлять земным транспортным средством, но побоялся, что Млей снова не будет со мной разговаривать. И поэтому не стал спорить.

Мы так и ездили без номеров. И нас действительно никто не останавливал. Сначала я думал, что придётся настраиваться на ментальную волну каждого встречного гаишника — чтобы он видел свой идеал водителя, у которого все документы в порядке, и пропускал нас. Но Млей сказал, что феномен гаишника изучал Йоко из первой экспедиции, после своего провала. Идеальный водитель для гаишника — это тот, у кого нет ни одного документа, который только что выпил бутылку водки не закусывая, а утром получил зарплату.

Поэтому мы не прибегали к гипнозу, но спокойно путешествовали по городу. В новенькой, блестящей машине. Каких, если не соврал продавец, в Москве больше ни у кого не было.

— Смотри, — сказал Млей где-то в середине Ленинградки, — это гражданин Сириуса!

На обочине дороги стоял типичный сириусянин с вытянутой, как яйцо, головой и огромными, на поллица глазами. Своей тоненькой длинной рукой он пытался остановить проезжающие мимо такси.

Машины не останавливались, обдавали его грязью, он поворачивался, смотрел им вслед и ругался. На его тоненьких белых ногах были надеты синие резиновые сапоги.

Мы остановили машину и подошли.

Как это записано в своде законов Межгалактического Путешественника, мы встали напротив него, приложив к голове правую руку, и я произнёс:

— Мы граждане планеты Тета. Поговори с нами.

Он неохотно приложил к своей яйцеподобной голове руку и проговорил, не сводя глаз с дороги:

— Я гражданин Сириуса. Я согласен на контакт. — И тут же снова вытянул руку, останавливая такси. — Вообще не останавливаются, — пожаловался он.