Сегодня у гетто спокойно.
В дверь стучит мальчик-лакей — поднести воды, убрать помои. Впускаю, но прежде чем внутрь комнаты заглядывает любопытная простолюдская мордочка, машу перед носом монетой. Баловать прислугу научила мать — горничные у нее всегда были шелковые, послушные.
Глаза у мальчишки загораются, он кивает, а я шепчу:
— Ворона, и чтоб никому.
Монета исчезает в его руке, а через пару минут он стучит снова, сжимая в руках черную птицу. Густав совсем не боится птиц, они не клюют его — отец научил. Фермер, передал искусство разговаривать с живностью. Нашепчет чего-то воронью, а тот щелкает клювом, точно отвечает.
— Извольте, Ваше Величество, — говорит счастливый от утреннего приработка Густав. — Грета сегодня с капустой пирогов напекла.
Он помогает умыться, сменить одежду, а я слушаю утренние сплетни. Пироги с капустой — вершина айсберга. У Густава хорошая память, а еще он любит делиться со мной секретами. Иногда он получает за них монету, но однажды, когда Густав рассказал такой секрет Грете, он получил десяток розг, и с тех пор болтает в три раза быстрее.
— Берта, говорят, понесла, вот Грета и замесила на славу. С кухни запах такой, что лопатой грести можно! Я, Ваше Величество, вам с утра масла достал, как вы велели, но воз из яблок застрял на пути — никак не выйдет. Сегодня с персиком изволите ли?
Делаю лицо недовольным, киваю, чтоб гадал, как сильно провинился. Яблоки, персики, груши — все одно вкус не чувствуется. Вместо него на зубах сажа и языки пламени перед глазами. Густав делает значительное лицо и удаляется, осторожно прикрыв дверь. Теперь за день не скажет лишнего слова — начнет выслуживаться, чтоб с утра опять получить монету.
Монет много — хоть каждый день раздавай их по сторонам. В них нет толку до тех пор, пока обозы не начнут ходить ко времени. Жевать серебро — не пожелаешь врагу.
Новые тысячи голов в городе сминают еду быстрее, чем рассчитывал Фредди. Морохир предупреждал меня, что нужно загодя запасти солонину и зерно, но я послушал Фредди, потому что у нас с ним не было секретов, а еще из-за того, что Фредди готов был пойти на любой шаг. Теперь мы обходились тем, что успевали привезти из порта.
Урожай Терции подоспеет к сентябрю, а пока его сминают заботливые руки крестьян. Остается не трогать их лишний раз и стараться избавить от лишнего бремени, пока не поднимутся. С вторжением придется временить не год, не два — пять, может быть, даже десять лет подготовки.
Фредди стоит на вытоптанном поле, глядя на то, как Бальдр управляется с кобылой.
— Ты погляди, что творит! — кричит он в мою сторону.
— Пришпорь! Шпорами ей! — в сторону Бальдра.
— Выглядит сносно, — говорю я, вставая возле начальника королевской гвардии, своего единственного друга, от которого у меня теперь столько секретов, что не хватит двух жизней пересказать их все, чтобы он понял как следует.
— Вот вы, Ваше Величество, умеете насмешить, — отвечает Фредди. — Она куда хочет, туда несет, а он на ней еле держится. Вон-вон, ты погляди, что творит, а! Кто ж так делает!
Досада Фредди мне не понятна. Бальдр сидит на престарелой кобыле спокойно и ровно, а та слушает его легкие шлепки ладонями по бокам.
— В бою он что делать будет? Гладить ее? — в глазах Фредди злость.
И зависть?
«Сегодня Фредерик повел себя странно. Он согласился научить одного из вестурландских рабов езде верхом. Представь рыцарей вестурландцев в доспехе! Непобедимая мощь и безграничная преданность. С ними можно завоевать весь свет. Зайти на земли Союза и пройти дальше!
Фредерик кричал этому рабу, чтобы тот пришпорил кобылу, а раб правил одними шлепками. Руками «говорил» лошади, куда ехать, а та слушалась его, будто они знали друг друга с детства. Я никогда не видел ничего подобного. Лошадь делала повороты, пятилась назад, она даже преклонила колени, а он просто трогал ее пальцами, даже уздечку тянуть не стал, так и сидел в седле, ровнехонько. Если каждый вестурландец может так обращаться с лошадьми, я не могу понять, почему до сих пор они не захватили мир?
Фредерик кричал на него, а потом я заглянул ему в глаза так, как ты учил меня, и увидел, что он завидует.
В седле он с детства, а на турнирах всегда брал верх, но что если уже сейчас Бальдр может одолеть Фредерика в поединке? Что, если я поставил не на того?
Подскажи, как мне быть. Знаю, что завалил тебя письмами в последние дни, но ситуация в гетто все хуже, а Фредерик не может справиться с ней. Лучше залить все маслом и поджечь, чем смотреть на то, что происходит там теперь. Они начали питаться крысами и бродячими псами. Скоро начнутся эпидемии и боги знают, что еще.
Не лучше ли сделать отряд вестурландцев под началом Бальдра и отправить их восстановить порядок в городе?»
Ворон унес письмо, но ответ из Башни пришел только вечером. Туурэ прислала своего красноглазого красавца, и к его лапе был привязан аккуратно обрезанный острым ножом клочок бумаги.
«Не подпускай к себе Бальдра — ты всё испортишь. Пусть раб остаётся на своём месте. Фредерик завидует тому, что раб молод. Гетто — не моя забота, пока эльфы не угрожают твоей жизни, Ваше Величество»
========== 7. Союз Флотилий. Мамочка ==========
Приказ чёткий, недвусмысленный. Камни в счет аванса у Анны в подвале, их передал мальчишка-посыльный. Пьяный в стельку терцианец валяется под забором в квартале красных фонарей вот уже несколько месяцев. Леди из богатого дома отправляет ему кошельки.
Поправляю воротник куртки, чтобы ветром не продуло шею, пока буду ждать заката. Приказ чёткий — не оставлять следов. Такие заказы не выполняют при свете солнца.
Анна подмигивает из угла, выметая грязь после вчерашнего набега. В таверну разом прибежали двадцать голов: голодные, грязные. Кричали, чтоб им подливали. Отец едва не подвернул ногу от усердия, так часто приходилось таскать им пиво. Анна в подвале разбавляла его вдвое, втрое, а этим всё нипочем. Заплатили честно, оставили Анне за улыбки.
В городе говорят, Терция собирает войско. Ещё говорят, остроухие навалились на порт у Восточного Маяка и разрушили его. Порт, конечно, не Маяк — небылицам у нас не верят.
Люди, что приходили вчера, до сих пор стоят перед глазами. Отчаяние на их лицах, шрамы на ладонях. Будто их склеили заново после ужасной потери. Анна шептала ночью, перед сном, что узнала среди них Марка.
В городе говорят, он умер у Восточного Маяка.
Под кожу залезает озноб. Мы распоряжаемся чужой смертью, а собственная нам не подвластна. Приказ чёткий — ещё раз поправляю воротник, накидываю капюшон и выхожу за порог.
— Увидимся вечером, любимый, — кричит Анна из дальнего угла. Там грязно и пыльно, но я знаю, что, когда вернусь, в таверне будет чисто.
Уют, который создает Анна, сложно недооценивать в клоаке, которую мы выносим вокруг таверны. Окраина, как раз возле гетто остроухих.
— Хорошего дня, Жан! — это Хлоя из соседнего дома. У неё небольшая прачечная. Стирает для всех, даже для остроухих, хоть те и приходят раз в год со своими грошовыми заказами.
— И тебе удачной работы, милая! — кричу в ответ, чтоб не привлекать внимания. В этом районе нужно кричать.
Шуметь, орать во всю глотку.
Иначе люди начнут думать, что ты замышляешь недоброе.
Тобой заинтересуется стража.
Придут задавать вопросы.
Они найдут тайник в подвале Анны и разграбят его, как остроухие — порт у Восточного Маяка.
Осталось совсем немного. Денег, собранных за последние годы, хватит на то, чтоб убраться подальше от земель Союза. Возможно, в Терцию, до тех пор, пока не началась война. Купить небольшой дом в хорошем квартале, открыть красивую, чистую таверну для купцов и путешественников.
Анна мечтает о таком с детства, а я — с тех пор, как увидел её улыбку.
Терцианец, который мне нужен, снова со шлюхой. Он приползает к ним после полудня, когда хмель от прежней ночи успевает выветриться. Должно быть, от него страшно несет, потому что к нему приводят самых страшных и неуклюжих девок.