Он все подстроил. Он сделал так, что я считал себя обязанным ему. Сделал так, что я начал безоговорочно доверять ему.
Теперь я привязываюсь к Гуннару и Бальдру. Сколько времени пройдет, прежде чем я пойму, что они тоже используют меня?
Сколько времени пройдет, прежде чем они поймут, что я использую их?
— О чем вы думаете? — спрашивает Гуннар.
Мне кажется, я уже слышал от него этот вопрос недавно, но мои мысли — о дне, когда умерла мама.
Марк был прав — я убил ее. В моих руках не было клинка, я не знал убийцу, но мое желание заполучить беспринципного, преданного союзника сыграло со мной злую шутку. Беспринципные союзники — глупость. Чтобы стать для кого-то союзником, другом, нужно ценить чужое доверие.
— Я вспоминаю мать.
— Какой она была? — спрашивает Гуннар. В его руках бочонок с ледяной водой — он знает, что с утра я люблю хорошенько отмыть лицо и руки.
Вспоминая ночь, когда убили маму, я ищу короткое слово, которое Гуннар смог бы понять. Вестурландцы ценят краткость. Для них то, что нельзя поместить в одно слово, недостойно мысли. Они считают, нельзя одновременно размышлять о многих вещах.
Мысленно перебирая в голове прекрасные черты лица, я отвечаю ему:
— Доверчивой.
На самом деле, я говорю о себе. Доверчивость матери — вот что мешает мне избавиться от людей вроде Гуннара и Бальдра.
***
Остров оказывается огромным. До восточного берега мы идем несколько месяцев. Здесь два государства, хотя я не вижу разницы между ними. Простые жители селятся небольшими деревнями на холмах. В низинах болота, после дождей они разливаются и перетекают одно в другое ленивыми ручейками.
Терцианцы в восторге — они давно не видели столько пресной воды. Самые здоровые подыскивают участки для семьи, а те, кто хуже перенес плаванье, просто радуются возможности пить вдоволь.
Замки, которые захватывать легче, чем ставить лагерь, сдаются до начала осады. Они отправляют парламентеров, приносят дары. Им нечего поставить против моего войска. Бальдр каждый вечер празднует, а Гуннар — хмурится.
— В чем дело? — спрашиваю я, когда очередной замок взят и воины моего круга боевыми ножами делят ломти сыра.
— Помните Восточный Маяк? Те эльфы бежали. Их Морохир пытался увести их. Здесь должны быть другие. Должно быть что-то, от чего он пытался их защитить.
— Защитить?
— Он надеялся, что найдет для них землю, на которой никто не живет.
— Почему ты так думаешь?
— Вы делаете то же самое.
Я молчу — вестурландец, как всегда, прав. Каждый вечер я надеюсь, что замок, который мы взяли — последний. Каждый вечер я жду, что вдали покажется крутой утес, ведущий к побережью. Мы останемся жить на этих болотах, я сожгу флот. У меня все еще есть горючая смесь, и теперь она нужна, как никогда раньше. Орда, которую я собрал, катится вперед подобно гигантскому колесу — я не управляю ей. Никто не управляет, даже те, кто крутится вместе с колесом. Остановить нас может только трагедия.
***
Угрозу находят Роуни и его эльфы. Они скользят в мою палатку неслышными тенями — только Бальдр успевает заметить их и хватает Роуни за руку. Эльф сбрасывает капюшон, срывает повязку со рта — он так бледен, будто увидел свою смерть.
— Их сотни, — говорит один из его спутников.
Наконец Роуни заставляет себя успокоиться и рассказывает. Они охотились поблизости от деревни. Старались не задеть силки деревенских мастеров, чтобы те смогли собрать причитающееся утром. Пошли в обход.
— Мы никогда не заходили так глубоко — это чужой лес, — оправдывается Роуни. — Нас всего трое — слишком мало. Там сотни элвен. Возможно, гораздо больше. Мы увидели несколько лагерей.
— Они хорошо вооружены? — Бальдр теперь задает вопросы так же хорошо, как наносит удары.
— Луки, копья, возможно, мечи — этого я не увидел.
— Они далеко?
— Близко, — Роуни опускает голову, — меньше часа.
— Они не подойдут близко, — я уверен в этом.
— Сейчас — нет, — добавляет Бальдр.
Мы ждем. Элвен не видно почти неделю, потом начинают пропадать люди.
Почти всю территории небольших государств занимают леса. Мы стараемся обходить их, используем старые дороги, протаптываем новые. Но порой встречаются участки, где деревья совсем близко подступают к нам, и пройти мимо удается девятерым из десяти.
В детстве мама говорила, что у элвен можно научиться лишь одному — терпению. Я начинаю понимать ее слова.
Спустя месяц ближний круг призывает к ответу. Им нужно знать, что потери — не зря. Они хотят рассказать остальным, что мы дадим отпор врагу.
Я мечтаю отправить войско прямо в гущу леса и смотреть издалека, как огромное колесо пропадает в зеленой тишине деревьев.
***
— Тебе надо отвлечься, — говорит Бальдр в одну из ночей.
Я протираю лицо ледяной водой — на этом острове мне все время жарко.
— Тебе надо посмотреть на них своими глазами, — продолжает он.
Я беру тряпку, погружаю в ведро руку по локоть, чувствую, как начинает неметь запястье.
— Ты слишком много времени провел среди своих.
Тряпка жесткая, ледяная вода на ней от соприкосновения с кожей быстро теплеет. Я смываю с тела наш пот. Мне хочется оказаться в Терции, выйти на балкон и посмотреть вниз. На гетто, на рынки, на Площадь.
— Нам нужно вернуться, — говорит Гуннар.
— Нет, — отвечаю я.
Отступать поздно.
========== 4. Терцианское гетто. Молодые побеги ==========
Старые стены покрыты слоем копоти. Кое-где она отошла после дождей, но большая часть гетто похожа на отгоревший уголек в костре.
— Вам запрещено ходить по другой части города в ночное время, — говорит дрожащим голосом малолетний герцог. Его отправили, потому что не жалко. Он согласился, потому что не умеет отказывать. Теперь особенно легко читать по лицам. Теперь, когда этих лиц за спиной тысячи.
— Мы помним правила, вам не о чем волноваться, — отвечаю я, сопровождая слова вежливым поклоном. Нет дурного в том, чтобы высказать уважение человеку, который согласился в одиночку вести переговоры с войском.
Никаких секретов и волшебства здесь я не знаю, но элвен теперь называют меня Шайнарой — Сияющей. Когда они произносят это, каждый опускает взгляд. Раньше было бы неприятно, а теперь — я тоже опускаю взгляд, показывая, что благодарна, и мы расходимся.
Маленький герцог водит меня по улицам, рассказывает, что пытались сделать последыши, когда элвен покинули гетто.
— Мы пытались оттереть сажу всякими средствами. В городе до сих пор можно почувствовать запах гари. Камни пропитались. Я сколько себя помню, все время этот запах. Подышать отправляемся за город, редко. На дорогах не спокойно.
— Ваши урожаи гибнут, — я говорю это спокойно, без угрозы, но маленький герцог смотрит растеряно. — Я знаю, что вы голодаете. Вот почему мы пришли. У нас есть дичь, мы умеем выращивать овощи, в лесах достаточно фруктов и ягод.
— Тогда, — он отступает подальше от стражников, которые издали наблюдают за нами, — зачем мы вам?
— Потому что мы в долгу перед вами, — я улыбаюсь так искренне, как только могу. — Потому что мы не сможем построить такой же красивый город быстрее, чем сменятся поколения. Потому что вместе мы легко преодолеем голод и сможем защитить себя.
— От кого? — мальчик совсем напуган. Хорошо бы ему научиться держать себя.
— От разбойников, от диких зверей, — отвечаю я, скрыв самую главную угрозу — Башни. С ними разбираться не ему. Не последышам, которых Башни должны были защищать. С ними должна разобраться я и мой народ. Люди страдали достаточно.
— Хорошо, — светлеет мальчик, — с ними совсем нет сладу.
Мы расходимся добрыми друзьями, и хотя я знаю, что он — всего лишь пешка в руках жестоких представителей своего рода, на душе светлеет.
Отчищать копоть тяжело. Работать приходится руками. Я прихожу к стенам вместе со всеми и стираю щетки в пыль. Одну за другой, пока под слоем черноты не проглядывает белый камень. Терция красива — только здесь можно найти столько прекрасных камней. Скалы, выровненные постоянными ветрами, прячутся под тонким слоем плодородной почвы. Копни — получишь мрамор, копни глубже — россыпь драгоценных малахитовых пластин.