Перед глазами лица Рейви и старого Филиппа.
Я не понимаю, почему они кричали: «Ради меня».
Возле моего лица погружается в дерево стрела. Я вижу это, будто меня наделили колдовским зрением. Взгляд сам собой начинает шарить по кустам, по деревьям.
И я замечаю его — стрелка. Он сидит на ветке дерева, поджав под себя ноги. Ему, кажется, это совсем не трудно. Пламя из города освещает его лицо и длинные уши.
Эльф.
Я вижу, как он прикладывает к губам указательный палец, а потом слышу его крик:
— Мёртвый!
«Ради меня, Сьюзи» — я закрываю глаза и представляю себе, что умерла, потому что только это сейчас может спасти мне жизнь.
Плот несет дальше, я слышу крики, которые обрывками доносит ветер со стороны бухты. Тело начинает замерзать. Я понимаю, что промокла, чувствую, как холод сковывает пальцы ног, рук, потом перетекает к спине. Когда пламя остается позади меня, я чувствую, что стала камнем.
«Мёртвый», — это про меня.
Я не знаю, стоит ли спрыгнуть с плота и добраться до побережья вплавь, или подождать еще. Я никогда не плавала по потокам Нижнего Схода. Моя семья промышляла моллюсками, и поэтому лучше я ощущаю себя на океанской глади. Бухта опасна, здесь могут быть отмели, камни.
Поглядывая в сторону оставшегося за спиной порта, я вспоминаю эльфа. Его лицо, длинные уши и жест: рот, прикрытый указательным пальцем.
Совсем по-человечески.
Почему он оставил меня в живых? Из жалости? Потому что хотел помочь?
Я злюсь на него. Чувствую, что в груди просыпается волна ярости. Она захлестывает меня с головой, как первая волна шторма, и я сама ныряю под воду. Плыву до берега, щупая дно ладонями. Мне холодно, мокро, но спокойно. Под водой мне свободней, чем на берегу.
Земля кажется вязкой. Я выползаю на берег, провожаю взглядом плот, который спас мне жизнь, и вижу перед собой
Восточный
Маяк.
Место, куда нужно добраться, если началась война.
За спиной я слышу треск сломанных веток.
Он
выходит.
— Не бойся меня, — его голос совсем человеческий. Он стоит вдалеке.
Я понимаю, что он следил за мной. Бежал от самого Схода, приглядывался к плоту. Ждал, пока терпение покинет меня. И добрался до Маяка.
— Не бойся меня, человек, я… хочу помочь, — он бросает что-то. Наверное, думает, что я увижу в такой темноте. — У меня нет оружия, — догадываюсь, что он выбросил лук. — Я не причиню вреда. Я хочу помочь!
— Зачем?
Ветки ломаются, снова и снова — ближе. Я не вижу, его, но слышу дыхание совсем рядом.
— Ради них, — он кладет ладонь мне на плечо.
— Ради них? — не понимаю, кого он имеет в виду.
— Ради тех, кто умер там, человек. Мы должны закончить это ради них.
— Закончить? — отступаю дальше. Слышу дыхание эльфа и чувствую, что он идет следом за мной.
— Восточный Маяк, — говорит он. Совсем по-человечески. — Тебе нужно войти.
Мы взбираемся по крутому склону. Он помогает мне лезть вверх и называет свое имя:
— Морохир.
— Сьюзи, — чувствую, как улыбаются губы. Слышу крик Рейви, но ничего не могу с собой поделать. Впервые в жизни я познакомилась с эльфом.
— Тебе нужно зайти внутрь, — говорит Морохир.
— Откуда ты знаешь?
— Раньше в этой башне жили мои предки, — он усмехается. — Потом здесь поселились вы.
— Что там?
— В башне?
— Да.
Он говорит, что в башне возможность все исправить. Говорит, когда я зайду внутрь, я все пойму сама.
Говорит, что ради них я должна сделать это.
Ради
них.
— Будь смелой, Сьюзи, — говорит Морохир.
Я познакомилась с Рейви, когда мне было три года. Хорошо помню этот день: она стояла в бухте и бросала блинчики. У нее получалось ужасно, и я научила ее запускать сразу два.
У Рейви всегда были веснушки, а рыжие кудряшки делали ее похожей на иноземку. Матушка говорила — это оттого, что в семье Рейви было много лихих людей.
Мы с Рейви старались держаться друг друга. Были месяцы, когда их семья подкармливала меня, а несколько раз я крала ради нее хлеб из погреба отца.
— Когда мы вырастем, мы выйдем замуж за братьев, построим огромный корабль и уплывем за океан, на Восток, — говорила Рейви.
Нам казалось, что на Востоке нас ждет совершенно другая жизнь. Нужно только переплыть океан, а потом настанет блаженство. Бескрайние акры суши. Земля, которую не нужно отвоевывать у воды.
— Молодой бог присмотрит за нами там, — говорила Рейви.
Я
верила
ей.
Свет Маяка проходит сквозь мою грудь, и теплом обжигает сердце. Я слышу крики Рейви, они приближаются, становятся воспоминанием, потом обретают плоть, и вот я стою возле Рейви в бухте.
Вижу городничего. Он идет к нам, чтобы объявить о том, что на утро назначен сбор.
Дядюшка Филипп кричит — я лечу к нему, и вижу, как он собирает последние свертки на плот. Он отталкивает меня шестом, я тяну руку в его сторону, а потом его фигура растворяется в Сходе.
Морохир кричит мне:
— Ради них!
Я иду дальше, а Маяк погружается в меня, и я чувствую, как тепло замещает холод. Пальцы на ногах потихоньку оживают. Я вытягиваю руку и смотрю на то, как исчезает в бесконечном свете Маяка моя кожа.
Я
все
поняла.
========== 3. Вестурланд. Новые копья ==========
Когда батюшка приносит новые копья — быть беде. В прочие дни на них не тратят медяков, но если приезжает кто-нибудь из заморья, выпускают всех. Даже Хромого Джея выпустили две луны назад. Он издох возле входа — не выдержал грохота на трибуне.
Новые копья означают много крови. Я потираю мозоль на ладони и надеюсь, что ее не прорвет
там.
Неприятно колоть, если руки саднит от сукровицы.
Халдор смотрит на меня с беспокойством, и я знаю, что он тоже слышал про копья. Вчера его выпустили одного на пару буйволов. Пустяк, но он неловко поставил ногу под камень, потянул её, и теперь она болит. С новыми копьями для иноземцев — ему не потянуть.
— Каждый сам за себя, помнишь? — сквозь зубы шепчет мне, хотя оба знаем, что влетит от надсмотрщика.
Гуннар проходит мимо, отвешивает нам подзатыльники, но тем ограничивается. Дело совсем плохо — видать, батюшка наказал ему беречь товар. Значит, будут покупать. Помрешь — плохо, выживешь — еще хуже. Шесть лун назад из заморья приплыли чернорожие ироды, забрали Гудрун. Гуннар сказал, она сделалась наложницей чернорожего царька. Хуже не придумать для Гудрун — с двадцати шагов попадала в мишень копьем.
Женщин забирают в наложницы, мужчин — на мясо, в бой. Чтоб поберечь своих. Гуннар говорит, помрешь в первый же бой. А не помрешь, добьют свои же, чтоб не кормить лишний рот. Халдор верит ему, плачет ночами, что его заберут.
— Каждый сам за себя, да, Бальдр? — он смотрит с надеждой, а я знаю, что Гуннар зайдет еще раз. Что ему? Еще подзатыльники — только в радость.
— Молчи ты! — шепчу зло, сквозь зубы. Когда ж уймется?
Новые копья, и без его слез забот хватает. Хорошо заточены, одна рана — считай, сразу на корм червям. Если батюшка смазал их чем, так и вовсе прощаться с жизнью пора, а дурень этот снова заладил свою песню.
Надеется, что я прикрою его.
Дурак дураком! Что мне, нечего больше делать? Сколько раз Гуннар бил меня за него. Сколько раз я выдавал его выходки за собственные. Нет, пора заканчивать. Он верно говорит, что каждый сам за себя. Только он говорит это, чтоб я опять прикрыл его спину. Как в тот раз, когда нам на пару спустили тигра. Красавец, с полосами в кулак толщиной. Бросался на Халдора, пугал его, а тот обделался от страха. Пришлось проткнуть дыру в черепе зверюги, а батюшка разгневался, что попортили шкуру. Гуннар сказал: «Дурак ты, Бальдр, кому он нужен без целой головы?».
Почем мне знать, куда деваются тигры, как я убью их?
Наутро Гуннар ведет нас к полю. Ограду начистили, все сверкает. Как есть, притащили иноземцев. Лишь бы не чернорожие — терпеть не могу их. Хуже нет смотреть, как тебя ощупывают грязные руки. Пусть бы еще добрым словом поминали, так нет же — накашляют, плюнут под ноги и тащутся прочь.