Пока сердобольные прохожие помогали мне подняться и почистить одежку, я не смотрела в ту сторону, куда побежал вор. Внезапно в поле зрения возникла моя сумка, руки, державшие ее, тряслись крупной дрожью. Подняв глаза, я встретила взгляд полный ужаса. По белому, как полотно, лицу катились слезы, а серые трясущиеся губы беззвучно шевелились, пытаясь выговорить какие-то слова. Видимо тот, кто спас мою собственность, запоздало испугался своей смелости. Я взяла сумку, которую мне буквально впихнули в руки, и открыла рот, чтобы поблагодарить парнишку. Но тот повалился на колени и, заикаясь и всхлипывая, наконец выговорил: «Простите меня, я больше никогда не буду воровать, только дайте мне этот.., как его, ну… анти… анти допинг или как его… Пожалуйста, тетенька,… спасите меня, я жить хочу».
Ну, и как бы вы на это отреагировали? Единственное, что до меня дошло, так это то, что воришка сам вернул мне сумку. Парень был маленький и худой, на его плечах болталась бесформенная куртка явно на пару размеров больше, чем нужно. Внезапно он стал хватать меня за руки, пытаясь приложиться к ним губами, меня передернуло, и я скомандовала: «Встань!» Воришка тут же подскочил и вытянулся передо мной во фрунт, в его глазах плескался ужас вперемешку с мольбой. «Объясни толком, что ты хочешь», - потребовала я. «Сумка, Ваша сумка, - внезапно парень стал изъясняться разумно, - она сказала, что я вдохнул яд и погибну через полчаса, осталось уже немного… Помогите, пожалуйста, простите!»
Обалдев от этой тирады, я смогла только подумать, что погорячилась, оценив как «разумно» то, что говорил парнишка. Вокруг нас уже собралась небольшая толпа любопытных, послышался шепот: «Отравительница!», «Да нет, это он ее отравил!», «Не говорите глупостей! Это уличный театр – новая мода: прохожие участвуют в постановке!» Понимая, что все действительно превращается в некий фарс, я решила свернуть представление. Достала из сумки упаковку витамина С, которую всегда таскаю с собой. Грешна, люблю эти «конфетки» с детства. Кинула в протянутую не очень чистую ладошку одно «колесико» и наставительно заявила: «Попадешься еще раз на такое противоугонное устройство, антидот уже не поможет». Мальчишка заглотил, не жуя, таблетку, ужас ушел из глаз, а кожа его стала постепенно приобретать нормальный оттенок. «Запивать надо?» - пискнул он. Я отрицательно мотнула головой, стараясь сохранить серьезное выражение лица. До меня наконец стало доходить, что произошло. Не подумав, что проверять свои предположения сейчас не стоит, я нажала пупочку охранной брошки и… ничего не произошло. Решив, что «сигнализация» срабатывает один раз и требует перезарядки, я направилась сквозь расступившуюся толпу. Неожиданно вслед послышались аплодисменты и крики «Браво!», «Очень поучительная история», «А где еще можно посмотреть ваши представления?», «Молодой человек, дайте автограф!»
Что там было дальше, я даже предположить не могу. Со всех ног рванув к остановке, успела запрыгнуть в автобус перед самым закрытием дверей. Плюхнувшись на свободное место в полупустом салоне, я открыла сумку, чтобы достать кошелек и продемонстрировать проездной. Внезапно из глубины торбочки послышался хорошо поставленный незнакомый голос: «Внимание! Назовите код дезактивации, назовите код дезактивации. У Вас три секунды». По прошествии короткого времени послышалось шипение, и тот же голос продолжал: «Вы подверглись обработке отравляющим веществом. Антидот должен быть введен в течение получаса, он находится у хозяйки сумки, немедленно разыщите ее и верните украденную вещь. У Вас осталось двадцать девять минут тридцать четыре секунды. Повторяю…» Я захлопнула сумку, но голос достаточно громко продолжал бубнить про антидот и убывающие секунды. Я подняла глаза, надеясь, что окружающие не обратили внимания на бормотание моей авоськи. Не тут-то было! Рядом, раскрыв рот, стояла кондуктор, а с соседних сидений на меня пялились двое мужиков и тетка. Я криво улыбнулась и попыталась купировать ситуацию: «Это шутка! Сумка моя, а пошутил мой сын, подсунул запись и…»
Кондуктор дослушивать меня не стала и рванула к водителю. Экстренно затормозив, автобус приткнулся к бордюру, а билетерша громко объявила: «Химическая атака, всем немедленно покинуть автобус. Надевайте противогазы, у кого есть!» и сама первая десантировалась в открывшиеся двери. Через несколько секунд автобус опустел, я тоже покинула салон, сочтя за благо смешаться с толпой на улице. Решив больше не рисковать и не привлекать к себе внимание, отправилась домой пешком. По дороге я успела обдумать ситуацию и преодолела свое первое желание напуститься на Егора с критикой по поводу его выходки: шпионские игры какие-то! Как бы там ни было, то, что он сделал, спасло наши деньги. В конце концов, я просто зашла в кондитерскую возле дома и купила Егору его любимые эклеры с творожным кремом. Кошелек достала еще на улице, с опаской открыв сумку, но голос больше не звучал.
Дома сын объяснил, что антиугонщик активизируется в два этапа: сначала включается дистанционно через брошку, а потом при открывании сумки начинается трансляция записи. Я носила противоугонное устройство в сумке около года. По счастью, больше оно не пригодилось.
После школы Егор отслужил в армии (чтобы больше не отвлекаться), причем, по-моему, он особо не заметил, как пролетел этот год. Компьютеров много как у военного начальства всех уровней, так и у их детей. Мой сынуля целый год ремонтировал, настраивал и совершенствовал все доступное в части и за ее пределами электронное железо. Командир уговаривал его остаться служить по контракту. Мой ребенок обещал подумать об этом после окончания института.
Сейчас он учился всего лишь на втором курсе, умудряясь при этом подрабатывать все теми же ремонтами компов. Оказывается, он копил деньги на подарок мне ко дню рождения и посчитал справедливым вложить их в планируемую поездку.
...
Итак, все перелеты позади. Я стою под дождем на маленькой заправке, где меня высадил проходящий автобус, около потертого «шевроле» и на очень ломаном английском уговариваю водителя подвезти меня до дома миссис Кенсинг. Если мой английский «ломаный», то как же я умудрилась вести переписку с американкой? Здесь нет ничего странного, ведь родители миссис Кенсинг были эмигрантами из России после революции 1918-го года. Она родилась в Америке и никогда не бывала на своей исторической родине, но в их семье говорили на трех языках: русском, французском и английском.
Пожилой мистер, сидевший за рулем пикапа, сначала с трудом вникал в мою просьбу, некоторое время удивленно смотрел на меня, а затем перевел погрустневший взгляд куда-то вдаль. Мне показалось, что в его глазах подозрительно блеснула влага, когда он молча мотнул головой, соглашаясь, и открыл для меня пассажирскую дверь.
План моей поездки немного сбился: в Милтоне меня никто не встретил, телефон миссис Кенсинг не отвечал, и я решила, что смогу добраться самостоятельно (назад пути ранее, чем через десять дней, все равно не было). Кое-как мне удалось объясниться с диспетчером на автовокзале, и она посадила меня на автобус, проходящий достаточно близко к владениям миссис Кенсинг, посоветовав далее добираться на попутной машине.
Около часа мы молча ехали по раскисшему проселку, из динамиков в кабине тихо шелестела какая-то незнакомая музыка, дождь заливал лобовое стекло и стучал по крыше. Но ни унылая погода, ни грустная музыка, ни усталость от смены часовых поясов не могли испортить моего приподнятого настроения: я была почти у цели своего путешествия, добралась до нужного мне места самостоятельно в чужой стране, почти не зная языка. Ну не молодец ли я!
Пребывая в радужном настроении, я почти не обращала внимания на пейзаж за окном, тем более, что разглядеть что-либо за пеленой дождя и в сгущающихся сумерках было проблематично. Совершив очередной поворот и проскрипев тормозами, машина остановилась. За окном была чернота. Водитель выбрался из машины, обошел ее и открыл мне дверь, так как я дергала за ручку и никак не могла выбраться. Мы стояли перед крыльцом дома, едва освещенным фарами пикапа. Водитель помог донести мой рюкзачок до крыльца. Я попыталась вручить ему десять долларов, не очень понимая соответствующая ли это сумма, но большую дать я все равно не могла. Достоинства купюры он в такой темноте, конечно, не видел, но протестующе поднял руки и замотал головой, отказываясь.