Прости меня, девочка. Я хотела, чтобы ты приехала пусть и после моей смерти, потому что Тому кто-то будет нужен. Он ни за что в этом не сознается даже самому себе, он просто этого не поймет в начале. А ты лучше всех сможешь ему помочь пережить мою смерть. Прости мой эгоизм, но больше никому я не могу доверить моего дорогого Тома. Он очень преданный, ответственный и такой ранимый.
К сожалению, больше ничего объяснить не могу. Том сам расскажет тебе то, на что решится. Я знаю, что ты во всем разберешься и все поймешь правильно. Ты - смелая и чуткая. Я верю в тебя!
Благослови вас Бог, простите меня за все и прощайте. Ваша Александра Шувалова-Кенсинг.
P.S. Передай, пожалуйста, Тому, чтобы проверил свою почту, ему я тоже написала.»
Я не замечала слез, лившихся из глаз. Какое мужество: предвидеть свой конец и не впасть в панику, не изводить близких рассказами о скорой кончине. Умереть тихо и достойно, при этом, успевая позаботиться о родном человеке. Поплакав, я открыла папку с сохраненными письмами Алекс и стала перечитывать их такими, какие они были до корректировки для книги – с настоящими именами, датами. Просматривая послания, я наслаждалась легкостью изложения и маленькими милыми «завитушками» речи.
Неожиданно мне почудилось, что кто-то внимательно за мной наблюдает. Я быстро повернулась к стеклянной двери, выходившей на улицу. Том Кенсинг стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на груди, и смотрел на меня. Мне стало не по себе: я снова не слышала никаких звуков ни в доме, ни на улице перед его появлением: не скрипели ступеньки, не хлопали двери. Он, словно, возник из воздуха, телепортировался из своей комнаты прямо во двор. Впрочем, в доме могла быть еще одна лестница, возможно она выходила прямо на улицу, а мистер Кенсинг просто хотел прогуляться, не встречаясь с незваной им гостьей. Он открыл дверь и вошел в кухню, пока я вставала, стараясь незаметно избавиться от следов слез.
- Не желаете пообедать? – спросила я. – Прошу прощения за самоуправство, но мне хотелось как-то отблагодарить вас за приют, и я приготовила то, что смогла.
Он удивленно вздернул брови, помолчал пару секунд и вздохнул:
- Действительно, уже пять часов вечера, давно пора обедать. Я, как хозяин, не должен был об этом забывать. Прошу меня извинить.
- Если говорить об извинениях, то начинать нужно мне: я врываюсь к вам в дом ночью без приглашения…
Он протестующее поднял руку:
- Вас пригласила Алекс.
- Вы знали об этом?.. То есть, я хочу сказать,… что мне показалось,… будто вы не ожидали меня увидеть.
- Я еще раз прошу прощения, но после ее,…после того, как Алекс не стало, я немного не в себе, не могу думать ни о чем другом. Она говорила мне, что хочет пригласить вас погостить и обсудить ваш совместный проект, обещала сюрприз.
- Я понимаю.
Мы снова помолчали, глядя в разные стороны. Я набралась храбрости:
- Мистер Кенсинг, думаю, вам все-таки стоит поесть.
- А вы присоединитесь ко мне? – светло-серые, несомненно – серые, глаза вопросительно смотрели на меня.
- Э-ээ… вообще-то я уже поела, но чаю выпью с удовольствием. - я повернулась к плите, чтобы подогреть еду.
Мы сидели за накрытым столом, мистер Кенсинг ел медленно, будто не был голоден. Словно он выполнял необходимую работу. Может, он привык к более изысканной пище, а, может, в результате всех переживаний действительно не хотел есть. Впрочем, он съел все, что я положила ему на тарелки, и теперь потягивал чай из фарфоровой чашки. Вспомнив постскриптум письма Алекс, я прервала неловкое молчание:
- Сегодня я получила письмо от миссис Кенсинг.
Мужчина медленно поставил чашку на стол и поднял потемневшие глаза.
- Что?..
Я заторопилась с объяснениями:
- Она написала заранее и поставила на автоматическую отправку по указанным срокам. Алекс попросила вам передать, чтобы вы проверили почту…
Он сорвался из-за стола и вылетел из кухни, оставив меня с открытым ртом смотреть ему в след. Еще немного посидела и принялась наводить порядок на кухне.
Совсем освоившись, я решила выполнить последнюю просьбу Алекс. То есть поддержать Тома Кенсинга в течение хотя бы того времени, что осталось до моего отъезда. Решила, что буду заботиться о том мистере Кенсинге, который находится в доме и не заморачиваться по поводу того, куда девался муж Алекс. Спала немного тревожно: сначала чудились какие-то шорохи, потом снилась Алекс. Она улыбалась, махала мне рукой, исчезая в белом тумане. А затем до утра в видениях меня преследовали глаза с пушистыми ресницами. Их оттенок менялся от светло серого до черного, они смотрели задумчиво, устало, с ненавистью, безразличием и … с нежностью.
…
Снова чистые эмоции – печаль искренняя, глубокая. Женщина плакала не на показ, кажется, она даже не замечала слез.
Ее сочувствие не раздражало, как это было со всеми соболезнующими знакомыми, явившимися на похороны Алекс. Особенно донимал меня Дик. Все пять с небольшим лет, которые мы с Алекс прожили в этих местах, он доставал ее предложениями о женитьбе, старался часто бывать у нас в гостях. Даже как-то раз пытался поговорить со мной: «Понимаю, что бабушку любишь и не можешь ее в таком возрасте оставить одну. Поезжай, занимайся своей жизнью, а я буду с ней. Заскучав, она быстрее согласится выйти за меня, и ты освободишься». Только его преклонный возраст удержал меня тогда от грубых слов. Но взгляд, видимо, был весьма красноречив, так как больше таких разговоров мужчина не заводил. Для всех окружающих я был ученым-филологом, который пишет научные труды и тем самым зарабатывает на жизнь. Так что я только изредка делал вид, что уезжал. На самом деле я никогда не оставлял Алекс одну более чем на сутки – время необходимое для охоты в не слишком отдаленных лесах.
«Когда это произошло?» - я вынырнул из воспоминаний, чтобы ответить:
- Шесть, теперь уже семь дней назад.
Удивление и замешательство. Получила письмо от Алекс четыре дня назад? Странно. Наверное, не смотрела почту несколько дней.
Теперь она захочет,.. ну, конечно, сходить на могилу. Я и сам не был там уже два дня. Простояв на кладбище сутки возле места упокоения любимой, я вынужден был выпроваживать незваных соболезнующих посетителей, явившихся на следующий день. Наверное, я был к ним несправедлив. Все-таки их сочувствие было настоящим. А когда я услышал чей-то шепот, что неплохо бы пригласить для меня врача, решил не вызывать лишних подозрений и вернулся в дом. Сидел в комнате Алекс, перебирая ее любимые безделушки и фотографии. Затем появилась эта женщина, Саша.
На улице было очень сыро, и я предложил одеть гостье дождевик и сапоги Алекс. Экипировавшись и сам подобным образом, я повел женщину на наше кладбище. Раньше здесь хоронили не родственников, а верных слуг. В доме менялись жильцы – члены нашей семьи, но слуги оставались одни и те же на протяжении многих лет. Они даже не подозревали, что работают на членов одного клана. Иногда мы возвращались, представляясь уже детьми или внуками прежних хозяев. Некоторые слуги жили здесь целыми семьями, считая этот дом своим родным. Поэтому, когда они умирали, их хоронили около небольшой семейной часовни.
Вот и кладбище. Цветы почти не завяли – влажность. На фото Алекс такая веселая. За две недели до смерти она, просматривая альбомы и будто шутя, сказала, что хотела бы на своей могиле именно этот снимок. Я наклонился убрать налипший на стекло листок и услышал, как женщина ломает веточку дикой розы, разросшейся большим кустом за оградой.
Вспышка боли в ее сознании достигла меня чуть раньше запаха свежей крови. Тело отреагировало мгновенно. Я не охотился больше двух недель, и трансформация пошла автоматически в ответ на манящий аромат. Я приготовился к прыжку. Добыча повернулась ко мне лицом, посасывая уколотый палец. Удивление и ни капли страха – ее эмоции. Я опомнился и быстрыми шагами направился домой. Женщина едва поспевала за мной, лучше бы ей держаться подальше!