– Между Бедой… Между Зоной и Землёй – как бы барьер, «нейтралка», нейтральная полоса, – сказал Набис, держа тон. – Как контрольно-следовая. Здесь и земное работает по-земному, и бедованское тоже работает… Но ничего не убивает. Нет опасных гитик. А «поцелуй»… ну, рвота там, с глазами всякое, кровотечения из разных мест, – нормальная вещь при первом разе. Беда на вас в «нейтралке» смотрит, кто вы, откуда. Зачем. А потом прописывает. Как в камеру зайти.
– Сидели? – спросил полковник, но не «проницательно», а как-то нормально.
– Нет, – ответил Набис.
(Полковник отметил, что у проводника сильный непонятный и неприятный акцент, хотя русский у него правильный и сам он Матвеев. В «предбаннике» КПП полковнику успели немного рассказать о нём. Из доступных сегодня дежурных проводников в наряде спасательной службы он лучший, сказал выпускающий, капитан Мазин, взято у него за двадцать треков, служит на контракте год. Местный, беженец. Поселковый хулиган в прошлом, в армии не был, после армии вроде бы котельщик, вольнонаёмничал на полигоне. Высокий, тонкой кости молодой человек, с густейшей шевелюрой из мелких кудрей на голове, иссиня-чёрной, каракулевой. Зимой он, наверное, и шапки не носит. Усики. Позавчера – в день прибытия – и вчера Блинчук видел его в курилке у штаба трижды, и всякий раз Набис читал книгу. Они тут все читают. Не приведи господи таких солдат. Или даже просто подчинённых.)
– Н-да… Какая же она, на хер, «нейтралка», если такое тут с людьми творится? – спросил полковник.
Набис пожал плечами.
– Какая уж есть, – сказал он. – Не убивает. Спасибо ей.
– Вы кто по национальности? – спросил полковник.
Набис уставился на него, потом сообразил и чуть усмехнулся.
– Вам кажется, что у меня акцент. Это дефект речи, товарищ полковник.
– Прошу прощения, – пробурчал полковник явно непривычные слова и побледнел, что, видимо, заменяло у него «покраснел». – Виноват… Но – не понимаете цели выхода… Что же тут непонятного? Задержать замеченное с вышки лицо с малолетним ребёнком, вывести из зоны бедствия, опросить, оказать помощь.
– Товарищ полковник, это Папаша, – тихо сказал Набис.
– То есть – «Папаша»? То есть он лицо известное?
– Он единственный выживший в Зарнице. То есть их двое единственных. Он и дочка.
Они сидели рядом на эбонитовых креслах с откидными сиденьями, установленных на полу безбортового кузова «шишиги» Харона. (Кресла Харон надрал в кинозале клуба Собачьего посёлка, по четыре в ряд на железной стойке.) Набис сидел с краю. С Земли они выехали через Второе, «Волгоградское», КПП, и на «приветствие» перворазников Харон сразу свернул на Стояк, бетонную площадку, где тихо ржавели в вечных солнце, сухости и жаре две машины. Дверь в дверь, белая «волга» пропавшего без вести начальника Полигона и «запорожец» какого-то, наверняка тоже пропавшего, прапорщика. Трогать эти машины не позволяли себе ни собачинские бракуши, ни бабы-бутылочницы, ни даже менты с охранных вышек.
В районах застройки («Собачинская дуга») погода внутри «нейтралки» имела поведение. Жаркий июньский день царил в этой части её посреди холодного ноября Земли. Страшное в Нижнем Поволжье «время мошки́», но на «нейтралке» мошки, конечно, не было, как не было никакой другой местной живности, включая тараканов. Говорили, здесь не было даже бактерий. Мёртвая земля, нулевой круг. Здесь было очень тихо, с человеческой стороны не доносилось ни звука, хотя и видны были за оборванным Зоной шоссе «Волгоград – Астрахань» работающие рыжие и зелёные экскаваторы, буквально в сотне метров отсюда. Ну а на стороне инопланетной шуметь было некому.
(А вот дурацкой телевышки из «нейтралки» видно не было. «Нейтралка» сама выбирает, что показывать, что нет. Интересно, когда полковник это заметит, подумал Набис, рванёт он назад разбираться? Говорят, на строительстве этой вышки украли миллион рублей. Не дурак её придумал, конечно. Было чем поживиться.)
За «запорожцем» стоял зелёный маскировочный американский биотуалет, а на бетонном столбе с креплениями для колючей проволоки висел американский же пластмассовый бидон с краником. Первым же делом, как только заглушил мотор, и полковник ещё не заорал, что глаз у него лопнул, Харон выволокся из кабины с канистрой и налил в бидон воды, выпустив старую. Это входило в обязанности всех водил на Собачинской дуге «нейтралки». Вода на Стояке всегда пригождалась. Кому умыться, кому подмыться. Кому и то, и другое. Полковник, которому, разумеется, о ритуалах и особенностях выхода в Зону никто не решился сообщить (или решился не сообщить, или не успел решиться и сообщить), а сам он и не поинтересовался, узрев Харона с канистрой, начал было командовать, мол, водитель, вперёд, я не понял, почему встали, быстро мчать туда, где гуляет по Зоне мужчина с ребёнком… тут полковнику в глаз и вступило, и приказы на полуслове прокисли, сменившись невнятно просвечивающими сквозь мат вопросами «это ещё что, что это такое со мной?!». Поносный прапорщик, в общем, собранный и внимательный человек, только и спросил Набиса: «Туалет нормально, безопасно?» – и, увидев кивок, бросился с машины, как в яму, придерживая живот, но не забыв, однако, как многие до него, оружие. Прапорщик со рвотой бросаться с машины не стал. Упал ничком с кресла на пол кузова налево, и хвастался перед Стояком завтраком с механизированной возвышенности, лёжа у ног начальника. Майор же Коростылёв, как уже было сказано, перенёс «приветствие» без спецэффектов, только очень удивился и обеспокоился образовавшемуся разброду спасательной группы. Но удивление и беспокойство переносил стойко. Переложил лишь поудобней пулемёт на коленях и поправил чёрную вязаную шапку. Этот инструкции читал и с инструкторами не байки травил. Или, всё-таки, выходит не впервые. От кого он шифруется, от меня или от своих, размышлял Набис.