– Проверочка, стало быть, такая, матить не перематить, – сказал полковник, снимая свой шлем (обычную общевойсковую каску в чехле), ставя его на макушку у ноги и извлекая из кармашка разгрузки здоровенный носовой платок. Его полковничье раздражение уже угасло, осталось лишь общечеловеческое, не мешающее работать мозгам. Испуг в Зоне необходим. Можно даже дать залпа в штаны, не западло, главное, чтобы мозга потом заработала.
– Ритуал скорее, – сказал Набис. – Что-то на вас посмотрело. И зря вы так рванули в Зону, товарищ полковник.
– Старого-то полковника, целого коменданта… подъебали, получается.
– Вы ничего не хотели слушать… Да не вы первый. Да и обстоятельства.
– Какие обстоятельства? – спросил Блинчук недобро.
Набис молчал, глядя ему в живот. Блинчук высморкался. Огляделся.
– Прапорщик Глызин! – гаркнул он и, сразу же понизив голос, спросил Набиса: – Кричать нельзя?
– Я! – глухо из кабинки откликнулся Глызин. И стукнул чем-то, видимо стволом, в стенку. – Виноват, не закончилось!
– На «нейтралке» всё можно, товарищ полковник, – ответил Набис. – На сегодняшний день. Что будет через неделю – только Беда знает. Но лучше не кричать. В Зоне всё должно быть тихо. Руки должны быть голые, а уши открыты.
– Беда – вы так называете… – Блинчук мотнул головой в сторону жилмассива «Капустин» в частности и полигона в целом. В сторону Зоны. Набис кивнул. Блинчук насупился, стал складывать платок. Рвотный прапорщик Шульцев травить закончил, полежал ещё в ожидании, сполз с кузова чуть ли не в свою лужу, но счастливо промахнулся и, нетвёрдо ступая, направился к умывальнику. Блинчук, Набис и Коростылёв смотрели, как он возится с краником.
– А вы, товарищ Набис, сами местный? Гражданский по контракту? – спросил Блинчук.
– Да, я жил в Собачьем. За улицу от вашей вышки.
Блинчук хмыкнул. Спрятал платок.
– Где служили? Ах, да…
– Я работал на полигоне, инспектор теплоцентралей. А основная профессия – браконьер. Икра.
Блинчук задрал редкие брови.
– Прошлая, значит, жизнь, – сказал он. – Так принято здесь? Признаваться?
– Да. Беда списала.
– Не люблю браконьеров, – заметил Блинчук.
Набис пожал плечами.
– А я не люблю скурмачей, но что же делать?
– Ну, хорошо. Папаша, говорите… Мне надо его вытащить и опросить. С ним же живой ребёнок! Живой же? – обратился он к майору. Коростылёв кивнул.
– Живой, ясно видел.
– Соответственно, – сказал Блинчук. – Это наша цель. Найти и вывести. Как нам поступить, товарищ Набис, как решить задачу? Что вы знаете об этом Папаше? Что посоветуете по сути?
– Скорее всего никуда нам двигаться не надо. Надо сидеть прямо здесь и ждать, – сказал Набис. – Скорей всего, он идёт к нам. Скорее всего, он специально попался в вашу телекамеру. Он хочет познакомиться. Он или Зона… Этого я не знаю. Он умеет ходить быстро, но сегодня спешить ему некуда. Ведь вы же из-за него ломанулись в Беду сломя голову, без подготовки, на личных приказах, с одним проводником. Значит и подождёте теперь, как Беда вас приостановила чуток.
– Трах-тарарах, – сказал Блинчук. – Отставить. Не трах-тарарах, а мать-перемать. Да кто он такой?!
Набис пожал плечами.
– Он местный житель. Я его помню по до Беды. Он был врачом в госпитале.