– Военврач? – после паузы спросил майор Коростылёв.
– В форме я его не видел, – ответил Набис. – В халате видел.
Полковник и майор уставились друг на друга. Майор поправил автомат на коленях. То, что майор взял на выход АК-47, Набис тоже отметил. Не генеральский «укорот», как полковник, не модные «винторезы», как прапорщики из высшего общества, а настоящий 47-й, автомат для инопланетян. Очень интересный скурмач майор Коростылёв. Спиной не поворачиваться.
Умытый влажный рвотный прапорщик вернулся к машине и взялся за пол кузова, глядя на начальство снизу вверх.
– Так кто он непосредственно сейчас? – спросил полковник. – Он опасен?
– Очень, – сказал Набис. – Он живёт внутри Беды. Там все опасны. Там и я опасен, а уж вы насколько опасны, я даже не могу вообразить.
– Ты это, что, разведчик, – сказал Шульцев авторитетно, – хорош тут тьму нагонять. Верно, Сергей Борисович?
– Помолчи, Шульцев, – сказал полковник задумчиво. – И оружие никогда не оставляй.
– Виноват! – воскликнул Шульцев, вскочил в кузов, подхватил свою винтовку, уселся и, несколько изогнув стройный стан под бронежилетом, принялся выглядеть насколько мог молодцевато.
– Товарищ прапорщик, свою рвоту надо убрать, – сказал Набис. (Шульцев вызверился на него, как прапорщик на солдата.) – За туалетом есть швабра и бочка с водой. Специально для этих целей.
– Я не понял! – сказал Шульцев.
– Так заведено, – сказал Набис. – Необходимость. Внутренний порядок. Прячь своё дерьмо от Зоны. Дерьмо в Зоне и укусить может.
– Товарищ полковник! – обратился Шульцев к товарищу полковнику как к отцу родному.
Блинчук резко почесал бритую макушку и посмотрел в сторону Земли. Вот сейчас Чингачгук и заметит, что у него свинтили вышку, подумал Набис. Самый подходящий момент. И начнётся скандал хором. И в самый разгар возникших на почве личной неприязни неуставных отношений подойдёт Папаша с Яночкой. Но как он вообще не замечает, что мы из осени попали в лето?!
– Как вас по имени, товарищ проводник? – спросил полковник. – Я слыхал… Набис?
– Это кличка. Здесь принято.
– Кличка. Хорошо. Так как же?
Сейчас я назовусь, и Шульцев скажет «Да пошёл ты на хер, Сергей!» И я его убью. И уйду жить к Папаше. И буду жить быстро и долго.
– Хорошо, не хотите – не надо, – сказал Блинчук, по итогам молчания Набиса что-то решив. – Шульцев, прибери за собой. Потом разберёмся, что здесь устав, а что подъёбка. Бегом.
– Есть, – сказал мертвец Шульцев, тоже сделав себе какую-то зарубку на памяти.
– Если Папаша показался, – сказал Набис как ни в чём не бывало, – это значит, товарищ полковник, что ему нужно поговорить.
– Он что же, прямо вот так непосредственно мне показался? – спросил Блинчук недобро. – Что вы мне, товарищ проводник, вкручиваете сказки? Откуда ему про лично меня знать? И он что, сторона переговоров? Народный депутат? Но какой народности?
– В Зоне все расчёты по результату, – сказал Набис. – А результат налицо. Папаша вам показался. Вы выехали. «Приветствие» на «нейтралке» для новичков обязательно. Это полчаса на Стояке минимум, а обычно час. (Стояк – вот эта площадка.) И есть время на вас посмотреть, есть время к вам прицениться. – Тут он помолчал, присматриваясь к чему-то вдали. – А что новый комендант назначен и прибывает сегодня, это знают все, товарищ полковник. Недели две как.
Подошёл с Шульцев с «машкой» наперевес, как смерть с косой. С тряпки капало. Шлёпнул тряпку на свою лужицу, стал, воротя морду и так, и эдак, растирать жижу по бетону.
– Да Глызин же, где ты?! – заорал полковник. Опять – заорал. Смертник.
Выскочил Глызин из сортира, ловко сманеврировав стволом винтовки в дверном проёме.
– А ему за собой убрать не надо? – спросил Шульцев у Набиса.
– Ему – нет, – ответил Набис, и этот ответ разозлил Шульцева навсегда. Но вмешался Коростылёв.
– Прапорщик Шульцев!
– Я! – автоматически воскликнул Шульцев.
– Отставить херню! – очень громко, оглушительно, ясный колокольчиковый голосок двухлетней девочки произнёс то, что намеревался майор сказать прапорщику.
И вот полковник, Коростылёв и прапорщики, – двое вскочив в кузове, один резко обернувшись с шваброй, так что с неё веером плеснуло в пространство, и один припав рядом с задним колесом на колено и выставив в сторону голоса винтовку – одновременно увидели Папашу.
(Набис заметил его минуты три назад, как раз во время произнесения фразы «Есть время прицениться», а Харон (наверняка) ещё раньше.)
Если бы описываемый момент описывал не я, Жарковский, а в местной газете «Звезда» корреспондент Клювкин, то выглядело бы это так.