Между аккуратных, вполне кошачьих ушек, из головы кошек исходили массивные уродливые рога, по форме напоминающие горные пики. Только вот они были витыми, как сверла… Прямо как храм, на вершине которого сейчас стояли члены экспедиции… Полагавший, что уж теперь ничему не сможет удивиться, Пак, решил проверить очередную догадку. Он сделал несколько шагов по направлению к статуям и…
…Не две кошки, но одна… Отражение, разделенное во времени и пространстве… Новый знак на старом пути… Второй… Следующее звено цепи… Кошка слева подняла правую лапу, но не выпустила когтей. Кошка справа — левую и показала всем каменные лезвия. Острые, как отчаяние…
Пак находился в самом центре, прямо между статуй. Он словно впал в полутранс, все понимая, сохранив все ощущения, но полностью потеряв контроль над телом. Он хотел подойти к левой кошке… И, одновременно, жаждал как можно быстрее припасть к каменной плите под правым изваянием. А потом…
Гроус и Граас синхронно, словно они были связаны невидимой нитью, сделали шаг вперед. Еще один. И еще. Остановились проводники только в паре метров от статуй, после чего они разом опустились на колени и, почти сразу, распластались на земле. Неподвижный Пак смотрел, как Гроус, ощетинившийся рюкзаками, будто надувается и сдувается. Здоровяк походил на жабу, которую вытащили из воды. Это было непонятно и… страшно. Тем более страшно, что происходило в полнейшей тишине — юноша даже дыхания своего не слышал. Не слышал он и шороха одежды, звука шагов, завывания ветра… Все словно вымели… Все звуки…
А кошмар, тем временем, продолжался… Гроусу, видимо, надоело изображать из себя земноводное, и он встал на четвереньки. Было заметно, как напряжены могучие мышцы, тяжеленный груз тянул здоровяка к земле, а тот будто не замечал этого… Еще немного постояв в коленопреклонной позе, Гроус, наконец, встал и резко повернулся. Одновременно повернулся и Граас, но Пак этого не увидел, потому что все внимание юноши буквально прилипло к лицу мрачного проводника…
Зеленая, как трава, кожа, покрытая волдырями, словно ее ошпарили, пузырилась и плыла, то и дело меняя форму. Она была похожа на пластилин, а лицо — на жуткую маску… Нижняя часть этой маски, которая совсем недавно являлась человеческим ртом, разверзлась, обнажая черную бездну, темнее самой плохой ночи… А еще глаза Гроуса… Они стали злыми. Вместе с кровью в них стекалась ненависть, накопленная проводником за долгие-долгие годы…
Не два человека, с которыми он провел рядом много дней… Не мрачный ворчун Гроус и добродушный Граас… Не проводники и носильщики, напарники юноши по экспедиции… Нет, сейчас перед ним стояли не люди, а два чудовища, выбравшихся из самой отвратительной преисподней. Злобные, источающие жажду смерти, уже не принадлежащие этому миру… Они были готовы броситься на него в любой момент. Секунда, две, три… А потом разорвут, загрызут, задушат…
— Вирт, стреляй! — сухо приказал профессор. — Быстрее!
Спустя пару мгновений Пак услышал сухие щелчки. Один, второй, третий, четвертый. По пуле в каждый глаз каждого из проводников…
Тело вновь стало его слушаться — юноша мог пошевелить пальцами, шагнуть вперед или в сторону, наклониться и закашляться… Сердце билось, словно в иной реальности, мерно, как ритм метронома, отстраненное и застывшее… Оно было чужим, не его… И вся площадка, срезанная начисто верхушка горы… Казалась гигантской сценой, ареной для чудовищных игрищ… Где играли живые люди, развлекая невидимых зрителей…
Или зрителя.
Пак не знал, почему именно это, открытое всем ветрам, место было выбрано профессором. Он не знал, почему нет ветра, почему на небе нет и следа солнца… облаков… звезд… Одна лишь серая мгла… Он смотрел со стороны… Не смотрел — чувствовал… Себя, профессора, полковника, Анну… Они все стояли, как фигурки на шахматной доске, изображая забытый гамбит… А в центре этого куба были принесенные жертвы…
Убитые проводники лежали ничком, присыпанные грудой тяжелых рюкзаков, и Паку вдруг очень сильно захотелось подойти к этой куче, раскидать, перевернуть мертвые тела и посмотреть на лица… На зеленые, покрытые чудовищными волдырями лица… Он хотел знать — не привиделось ли ему, не было ли это порождением его больного воображения? Он хотел избавиться от своего двойственного зрения, когда он был он… и не он… одновременно… Как ангел-хранитель за спиной… Но… Почему, собственно, ангел?