Щелк – и заморгали оранжевые лампочки.
Щелк – и темнота вновь залила колодец.
Щелк…
– Ничего я не слышу. – Луч моего фонарика едва доставал до кабины в самом низу. Вроде целая, а не груда обломков. – Может, ей послышалось?
– А если нет, Серег? Если они выжили? Никто не приедет раньше…
Лифтер – профессия уважаемая. И редкая. Никто не знает точно, сколько шахт обслуживает одна бригада – десятки? сотни? И в каждой что-то ломается. Заявка на обрыв будет обрабатываться в штатном режиме. Если дети выжили, есть ли у них столько времени?
– Ау-у! Э-э-эй! Слышите меня? – рвал я горло, но получил лишь эхо в ответ.
Дима смотрел на меня. Старший брат, он ждал моего решения. Знал, всем остальным на этаже плевать. И хотел, чтобы я сказал первым.
Чего хотелось мне? Два часа до отбоя. Десять часов до новой смены. Мои ноги все еще гудят, я голодный, а Лина, скорее всего, сейчас тратит последнюю воду из дневного лимита, и спать придется ложиться немытым.
Щелк – свет.
Щелк – тьма.
– Веревка в кладовой. Должна меня выдержать. Какая у нее длина? – Я чиркнул спичкой. Не время экономить на куреве.
– Метров двадцать, может чуть больше. – Глаза Димы и вправду загорелись или огонек моей папиросы отразился в его зрачках?
– Должно хватить. Но для подстраховки лучше лезть с четвертого.
Самосбор двухцикличной давности – самый крупный на моей памяти. Тогда он длился больше двух суток и спустился с шестого этажа на первый. Еще пару дней ликвидаторы зачищали последствия. Но даже они не смогли справиться с тем, что осталось внизу. Лестничную клетку на трех этажах залили пенобетоном, а вот шахту лифта почему-то не стали трогать, лишь перенастроили управление кабиной, ограничив доступ к зоне отчуждения. Если там и оставались выжившие, об их судьбе можно только догадываться.
По возвращении Дима сразу же зарылся в кладовку – мир вещей, нужду в которых никогда невозможно предугадать: завтра или через тридцать циклов. Железные баночки со всевозможными гвоздями, шурупами, винтиками и гаечками соседствуют с разбросанными в случайном порядке молотками, плоскогубцами, отвертками, гаечными ключами всех видов и жестянками неизвестного назначения. А еще заляпанные тюбики с клеем, затвердевшие кисточки, лак и морилка… В углу даже стояли две рассохшиеся доски с загнутыми носами: старожилы называли это лыжами, но все позабыли, для чего они нужны.
– Чем вы там громыхаете? – поинтересовалась тетя из кухни, дымя самокруткой.
Я подошел к плите, сделал глоток прямо из чайника. Щелкнул засов ванной, и мимо прошмыгнула Алина в прилипающей ночнушке на мокрое тело. Я не успел ее рассмотреть, слишком быстро захлопнулась дверь комнаты. Интересно, осталась ли еще вода?
– Полин, ну дай хоть затянуться, – простонал Вовчик. Бывший ликвидатор сидел там же, где мы его оставили, и, казалось, дремал, прислонившись к пожелтевшим обоям.
– Что вы задумали? – Женщина проигнорировала тельняшку, внимательно смотрела на меня сквозь дым.
– Кабина выглядит целой. Дети могут быть еще живы. – Я допил едва теплую жидкость из носика. – Мы спустимся. Где их мать?
– Я дала ей своего лекарства, поспит на моей кровати, пока муж не придет. – В хриплом голосе Полины пропал даже намек на ту теплоту, с которой она утешала несчастную. – Вы слышали что-нибудь?
– Нет. Алина слышала.
– Ей могло показаться. Скажи на милость, как можно уцелеть при падении с такой высоты?
Я пожал плечами.
– Ловители, – сказал Вова, не открывая глаз. – Под кабиной есть такие штуки, называются ловители. Когда лифт падает, их зубья вгрызаются в направляющие. Все дело в тросе ограничителя скорости…
Вова уже собрался было показывать на пальцах единственной рабочей руки, но икнул и передумал.
– Ай, что объяснять тупицам.
– Не успели твои ловители. Мы видели кабину.
– Пацан, там у всех узлов срок службы двадцать пять циклов. То есть они износились еще при твоей прабабке. Ясен пень, все фурычит через раз и через жопу. Поздно схватились, или зубья повырывало, или направляющая посыпалась, да что угодно. Я к тому веду: если не сработали как надо, не значит, что не сработали вообще.
– Не остановили, но послужили тормозом. Оттуда и грохот, – пробормотал я под нос.
– Угу. – Вова встал и поплелся в свою комнату, придерживая неработающий протез, чтобы тот не цеплялся за дверные косяки.
– Нашел! – С толстым мотком веревки на плече мимо тельняшки протиснулся Димка, сжимая фомку в руках; из кармана его мастерки торчала пара ватных перчаток.
– Сядь. – Полина смотрела на меня и обращалась ко мне, будто не ее родной сын нетерпеливо топтал линолеум рядом. – История твоего отца ничему тебя не научила?