«Толком говори, — рассердился Чеботарь, — кого имеешь в виду?» — «Яшка Шмулек опять озорует, бумагу ставит вместо кожи…»
Кровь бросилась в лицо Ивану Матвеевичу, и он стремительно зашагал, протискиваясь через толпу толкучки, мимо фруктовых, овощных да мясных рядов, прямо к выгону, где стоял магазин, а рядом пивной ларек. Там всегда были люди, особенно свой брат сапожник.
«Сливы, сливы, хорошие сливы!..» — неслось справа. «Дули медовые! Дули! Дули!..»; «Кто забыл взять укропу с петрушечкой?!»; «Телятина! Свежая телятина! Кому телятины!» — раздавалось слева.
А Чеботарь торопливо шел между рядами, вдыхая всей грудью запахи яблок и слив, укропа и чеснока, любуясь мимоходом светлыми, прозрачно-желтыми ядрами груш, кроваво-красными помидорами, молодой зеленью укропа и лука.
— А-а! Иван Матвеевич! — радостно приветствовали его голоса собравшихся в тени акаций друзей. Тут были и Петр Рябоконь, и Гавриил Дымов, и братья Степан да Никанор Свиридовы, Тимошка Грачев, Семен Гвоздиков, еще и еще — человек с десяток собралось.
— Што, брат, хмуришься? — полюбопытствовал Тимошка Грачев, наливая Ивану Матвеевичу стакан водки.
— Где тут Шмулек этот?..
— Верно, — подхватил Семен Гвоздиков. — Мне тоже тычут пальцем везде.
— Проучить такого надо.
— Надо!
— Верно! — раздались голоса.
Вскоре Петька Рябоконь, вызвавшийся препроводить Шмулька привел Яшку в компанию.
Первым делом ему дали выпить.
— Я рад… тут с вами вместе. Я сбегаю — возьму сейчас водочки. Я уже возьму…
Яшке налили второй стаканчик.
— Хватит, — оборвал его Гавриил Дымов, перехватив руку Яшки, которую он было поднес со стаканом к губам.
Ударом кулака он сбил Яшку наземь, Никанор Свиридов, у которого всегда при себе имелось шило — несколько раз кольнул им Яшку в заднее место, повторяя:
— Не шкоди, мокрогубая образина, не шкоди!
— Ой-ей, — орал Яшка, — не буду! Больше не буду!..
…Однажды, еще в тридцатые годы, произошла с Чеботарем история, которую многие хорошо знают, помнят и, при случае, не прочь пошутить на этот счет. А случилось вот что.
В середине лета (бывает такая не очень горячая пора между посевной и жатвой), в один из таких дней с самого обеда мальчишки словно угорелые бегали по улицам с криком: «Кино! Привезли кино! Кино! Кино!..» С этой вестью они носились как воробьи над пустырем до тех пор, пока наконец раскаленное солнце не скрылось за крышей колхозного правления.
Вечерело. Вот проехали с прополки подсолнухов девчата, возвращались бывшие на сенокосе мужики и парни, даже колхозное стадо вернулось, казалось, несколько раньше обычного, видимо, пастухи тоже знали, что «привезли кино». Собирался с женой и Иван Матвеевич Чеботарь. Окончив работу, он убрал верстак, умылся, надел новую рубаху с отложным воротником и, глядясь в осколок дырявого зеркальца, подстриг краешки прокуренных усов.
— Ну, хорош, хорош, — похвалила Ивана Матвеевича жена, — идем, а то и места себе не подыщем.
Показывали кино в то время очень просто Прямо на пустыре, за глухой стеной здания правления колхоза, киномеханик вместе с шофером установили киноаппарат. Хотели было повесить полотно, но стена оказалась свежевыбеленной и ровной, поэтому надобность в нем отпадала. Прямо на стену навели светящийся четырехугольник экрана. Все шло поначалу хорошо. Но на четвертом действии то и дело начала рваться лента.
Киномеханик, молодой и, видимо, еще неопытный парень, со взлохмаченным чубом, долго возился, хлопая какими-то крышками. Отшучивался от близсидящих зрителей. А Ивану Матвеевичу хотелось одного: подойти и посоветовать этому беспечному малому: «Научись работать, сынок, а уж потом берись за дело». Не мог он терпеть, когда к работе относились спустя рукава.
«Молокососы, черт вас возьми, — ворчал он, — накрутят свои чубы и чуфыкают словно косачи на току». — «Да садись ты», — шептала с опаской жена.
В это время аппарат защелкал, свет погас и снова появился светлый квадрат экрана. Но вскоре опять остановка, и на этот раз, видимо, надолго. Иван Матвеевич чертыхался, кусал свой подстриженный ус, а когда мальчишки, будто сговорившись, заорали: «Сапожник!» — побледнел и встал. Он шел на выход и не видел ни людей, ни жены.
«Сапожник!!!» — кричали на разные голоса. И он слышал, он, казалось, видел это слово. Как будто экран, а на нем крупными буквами: «САПОЖНИК».
С тех пор, хотя давно уже построено в колхозе новое, большое здание Дома культуры, он ни разу не ходил в кино.