Я рассматривал рисунки ученика. И действительно, в них было то трудноуловимое, что можно лишь понимать, чувствовать, но пересказать почти невозможно. Отношения, пропорции, перспектива — как и в рисунках, так и тонах — безукоризненны. Но разве это самое главное, вернее, разве это единственное, что определяет степень одаренности? Все это элементарные условия мало-мальски грамотного рисунка.
Нет. Было еще в этих рисунках и нечто такое, что угадывалось мною в самом, казалось, подходе к изображаемым предметам. А может быть, это действительно только так казалось потому, что брат сумел меня именно на это настроить?..
— Своеобразно…
Николаю явно не понравилось мое определение, он посмотрел на меня с грустной улыбкой.
— Знаешь, — сказал он, — у нас есть еще один выдающийся — тот ботаник.
— Ты обещал ведь с хутором познакомить, — напомнил я.
— Ах да, пошли, там и поговорим.
— Елена Павловна, спасибо за обед. Не убирайте, мы скоро вернемся.
В дверях показалась хозяйка дома, полная, лет пятидесяти пяти женщина, с широким округлым лицом и высокими темными бровями.
— Здравствуйте, — слегка поклонилась она.
Я поздоровался.
— Откуда к нам гость-то пожаловал?
— Из Воронежа, брат мой. Похож?
— Похож, такой же беленький.
— Сейчас поведу его на солнце, пусть загорает… Идем. — Он широко открыл дверь, и мы вышли во двор.
Окрестности и сам хутор произвели на меня хорошее впечатление. Свежие домики, белеющие в густых вишневых садах, были рассыпаны в низине степного взгорья. С двух сторон хутор огибали два пруда…
Брат неторопливо рассказывал мне об ученике, который выказывал, по его мнению, недюжинные способности в естествознании. Выращивал зимой цветы, лимоны и огурцы. Я же почти не слушал его и думал о старике.
Потом мы сидели над крутым спуском, у огромного тополя. Внизу, у подножья тополя, зеленела вода, ближе к левому краю она из зеленой превращалась в багряную от вечерней зари. Было тихо, лишь со стороны хутора доносилось глухое завывание трактора, слышались тупые удары парового молота-бабы.
— Мост строят, — пояснил брат, видя, что я прислушиваюсь к доносившимся звукам.
— Есть река?
— Тихо, — сказал он. — Слышишь?..
Кроме гула трактора и уханья молота-бабы, я ничего не слышал.
— С поля возвращаются…
Николай смотрел в противоположную сторону хутора. Да, теперь я явственно различал песню. Пели два женских голоса…
— Любимая, здешняя… — сказал брат. — Здесь песенные места. Старшее поколение — поет старинные песни, молодежь — современные. И вот что удивительно, — все более возбуждался брат, — современные песни здесь поются на свой, особый лад. Вечером сам услышишь.
Между тем песня, светлая в своей грусти, подходила к концу. Несколько минут было тихо. Потом тот же высокий голос запел:
Другой, низкий грудной подхватил:
Долго сидели мы молча, слушали. Мне казалось, что сейчас наступил самый подходящий момент для разговора о загадочной могиле, но я все-таки начал его издалека:
— Кто у вас такая Виктория Вениаминовна?
Николай с недоумением посмотрел на меня, даже отодвинулся в сторону:
— Откуда ты ее знаешь?
Пришлось рассказать, как я встретил Евдокима Лукича, и что он мне поведал два часа тому назад.
— Ох и старикан! — покачал головой брат. — Говорун. Мы с ним недавно схлестнулись.
— Чего не поделили-то?
— Понимаешь ли, я верю в то, что он утверждает. Слишком многое логично в этой истории. Проверял кое-что. Но самое главное, у него был один важный документ, да затерялся. Вот я и подтруниваю, чтоб нашел он его. А Виктория Вениаминовна — историк наш. Краеведением ведает, она сомневается, но полностью версию не отрицает.
— Да-а… Любопытнейшая история.
— Тут много интересных людей. Кое с кем я тебя обязательно познакомлю.