Смирин так увлекся работой, что и не заметил, как начало смеркаться. Вот уже прошли мимо доярки с фермы, курили и громко разговаривали трактористы, возвращаясь домой.
— Кончай, Митрий, — кричали они через дорогу, — а то и поужинать не успеешь…
— Успеется, — отвечала за мужа Марина.
Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, вернулись Смирины с огорода домой. Чтобы не идти впустую, оба нагрузили мешки со свеклой и картофелем, шли долго, тяжело. Во дворе, у стойла, пахнущего пыреем и молочаем, стояла недоеная корова. Она повернула рогатую, с белыми пятнами на коричневом лбу, голову — жалобно промычала, переступая ногами.
— Зорянка, Зорянка, — ласково позвала ее хозяйка. — Счас, милая, счас.
Митрий зашел в дом, включил свет. Заглянул в полутемную горницу. На кровати и диване спали ребятишки — десятилетняя Лена и шестилетний Дениска. «Убегались за день», — подумал отец и прикрыл дверь.
Где-то, то ли у порога, то ли в сенцах, мирно трещал сверчок. Вокруг абажура, проснувшись, летала крупная муха, назойливо жужжала, билась о стекло. Смирин взял висевшее на гвоздике возле умывальника полотенце, махнул им в воздухе у самой лампочки — промахнулся.
— У-у, черт!..
Махнул еще раз, и та, оборвав жужжание, упала на пол.
В сенцах хозяйка процеживала удой. Гулко хлопала эмалированная крышка ведра, в полуоткрытую комнату тянуло парным молоком.
Сели ужинать. Митрий вяло ковырял вилкой в сковородке, вздыхал, как будто чего-то выжидал.
— Ешь, ешь, — разрезая малосольный огурец, сказала Марина.
— Голова чтой-то, с усталости, видно, — перевел он с нее взгляд на буфет, стоявший в углу комнаты. — Плесни полстаканчика…
Жена заворчала, но все же встала из-за стола, вынула бутылку с кукурузным черенком вместо пробки.
Смирин выпил, крякнул и стал есть. А когда Марина вышла в сенцы за квасом — поспешно, по-воровски, налил полстакана и, кося глазом на дверь, выпил еще и остался доволен тем, что она не увидела его проделки.
— Идем, — оказала она тоном, каким говорят люди об известном лишь одним им.
— Идем, — ответил послушно Митрий, вставая из-за стола и потягиваясь.
Они вышли во двор, закрыли избу.
Стояла такая темь, что Смирин едва нащупал мешки, лежавшие на дровах возле сарая. На ощупь вышли задами в огород. Говорили шепотом.
— Правее надо.
— Нет, — возражал тоже шепотом он, — правее огород Лукиных, а прямо в аккурат выйдем на участок второй бригады.
Шли долго. Митрий и сам уже стал сомневаться: верным ли путем они шли. Впереди должна была бы быть канава, а ее все не было. Не могли же ее обойти?..
— Я говорила, вправо надо…
— Вправо, вправо, — передразнил он, едва различая на жене, стоящей рядом, белый платок. «А может, действительно вправо?» — подумал он, держась чуть правее.
Роса уже упала на траву, и ноги стали быстро намокать.
«Ага, вот тут — ветла…»
Но ветлы не было, зато Смирин чуть не свалился в канаву, которой, по его расчетам, здесь не должно быть.
Он прилег на землю, надеясь разглядеть какие-либо ориентиры. Куда там… Осенняя ночь, словно вылитый деготь: все было черно. Без единой звездочки черное небо, такая же земля, даже воздух, казалось, был наполнен этим беспросветным, тягучим, как деготь, мраком.
— Перейдем канаву, и должны быть бурты, — шепнул он.
Перешли, но буртов не было. Несколько минут ходили, брали то вправо, то влево. Марина начала терять терпение:
— Черт сивушный, нажрался…
И тут угодила прямо в бурт. Облегченно вздохнула. Обрадовался и Митрий: наконец-то…
Еще с утра Митрий приметил этот бурт, что остался после уборки свеклы. Лежал он в десятке метров от огорода за дорогой в низине. В спешке, видимо, не заметили его. Не возьми его Митрий, кто-нибудь заберет все равно ведь…
Смирин прислушался — нет ли кого поблизости, потянул носом воздух, смотреть было бесполезно. Потом они торопливо накладывали в большие крапивные мешки свеклу.
— Хороша, — шепотом похвалила она.
Он держал мешок, поворачиваясь и прислушиваясь. Вдали глухо затявкала собака: «Лукиных лайка». Он мысленно определил свое подворье, оно должно быть чуть левее, откуда слышался лай.
— Поддай.
Смирин помог Марине взвалить на спину мешок. Пожалел, что не весь бурт вошел в мешки, и, два раза уронив свою ношу, наконец изловчился и, тоже забросив на спину, зашагал, пригибаясь, по направлению, которое мысленно наметил.