— Мануковскому наше с кисточкой, — оторвался Федор от кадки.
Лицо Митрия светилось довольно. Он был в хорошем настроении. Снял куртку, сшитую из чертовой кожи, присел рядом с Федором.
— Слыхал новость? — не выдержал, первым спросил Лыков.
— Как не слыхать, — Митрий улыбнулся. — Сейчас самого Романцова с секретарем партбюро Самохиным встретил. Ну, Смирин, говорят, теперь на новый комбайн настраивайся! Мы тебя знаем, говорят. Нам такие механизаторы, как ты, во — нужны. — Митрий при словах: во — нужны — провел ребром ладони по щетинистому кадыку. — Два новеньких СК-три на днях получает совхоз. Ох и машина!.. — Митрий прикрыл глаза. — Я в прошлом году на Гаврильском поле видел ее в деле. Это тебе не С-четыре, хотя механизм тоже неплохой!..
— Ладно тебе, — оборвал Федор, — все машины да механизмы эти. На работе надоели. Лучше давай поговорим насчет картошки дров поджарить. — Он легонько тронул себя за карман, и Митрий догадался: в кармане — четвертинка.
Федор, увидев, как друг нерешительно кинул взгляд в сторону жены, — поспешил на выручку:
— Слышь, Марина, дай-ка нам чего-нито перекусить.
— Да что вы, дети малые. Вол погреб, а вон в избе миска, и хлеб там же.
Федор с укором посмотрел на хозяина, и тот, чувствуя свою оплошность, заспешил в погреб.
Что может быть лучше, чем ужин с другом на свежем воздухе под яблоней? На столике, врытом в землю, — миска красных малосольных помидоров, сало, картошка, лук. А хлеб — это просто произведение искусства!.. Духмяный, ноздрястый, рассыпчатый… Нет лучшего средства — после стакана занюхать таким хлебом. А что касается выпить еще, так Митрий незаметным образом прихватил из погреба бутылочку домашней сливянки.
— Вот я и говорю, — Федор с хрустом откусил головку молодого лука, — перебирайся к нам в город.
— Так-то и легко.
— Вот чудак. А как ты думал? Если б все было легко, так и разговоры нечего разговаривать.
— Не до того будет эту осень, погреб перекладывать надо. Да, вот что. Как насчет цемента? Обещал ведь.
Федор отодвинул тарелку:
— Что цемент. Приезжай — и возьмешь. Я тебе о другом толкую, потребсоюзу механик во как нужен.
— Нет, до будущего года и думать нечего.
— Ну и загорай тогда тут. В прошлом году у тебя — сарай, в позапрошлом — кухня, в этом — погреб. Что на будущий-то придумал?
— На будущий полы надо перегнать, — отозвалась Марина.
— Давай, давай, — безразличным тоном сказал Федор, — ишачьте, таких работа любит.
— Романцов говорит — дома кирпичные совхоз будет строить.
— Дома?
— Да, и Самохин это же толкует. Двухквартирные, по два этажа, говорит, будут. Газ, а там и воду проведут.
— Хе, вилами-то писано, когда это будет.
— Вилами не вилами, а будет видно…
Федор перестал курить, затушил сигарету, прислушался.
— И что же еще говорил?
— Говорит, промышленные комплексы строить будем, парниковое хозяйство заводить надо, чтобы свежими овощами снабжаться круглый год. Луга восстанавливать, залуживать. Работы много, большие дела затеваются.
Митрий вытер платком вспотевший лоб, глаза его горели каким-то новым, теплым светом.
«Работе радуется», — мелькнуло в голове Федора. Он представил Митрия на новом комбайне, за лугом, на Гаврильском поле. Места там привольные, ровные. И хлеба всегда родятся добрые. Вот сидит Митрий за штурвалом. Кепка — козырек назад. Глаза нацелены. Много раз видел он своего друга именно таким…
— Да-а, — протянул Лыков неопределенно. — Дела-то большие намечаются.
— И намечаются, и делаются уже.
— Поглядим. Ну, ладно, мне пора, — поднялся гость из-за стола. — Сегодня же в районе надо быть.
Митрий проводил Лыкова до калитки, вернулся во двор и стал размерять погреб. С деревянной метровой линейкой в руке он обмерил старые срубы. Слазил вовнутрь, размерил наверху, прикидывал и так и эдак, чтобы прибавить полметра в ширину (мешал сарай) — на полметра можно все-таки выкроить, и он, довольный, присел на чурку у передних окон избы.
«Камня хватит, — рассуждал про себя Митрий, — песок свой, цемента мешков пять надо б… Ну, раз Федор обещал, то все будет в порядке».
Тут увидел он, как по нижнему бревну венца бежал появившийся откуда-то таракан.
— Ах ты, каналья, — проворчал Митрий, стараясь сковырнуть его железным наконечником. Насекомое упало на землю, хозяин прихлопнул его подошвой сапога и только тут понял, что линейка его застряла слишком глубоко в бревне. «Мать честная, — с ужасом подумал Смирин, — подрубы подгнили».
Он стал лихорадочно быстро ковырять бревно, убеждаясь в том, что оно основательно сопрело. И угол осел вниз, и окно перекосилось. Он как-то не замечал этого раньше: «Теперь одними полами не отделаешься, всю избу перебирать надо будет».