— Понимаешь, люди делятся на две группы. — Она развела руки в стороны, показывая ладошками два континента. — Одни видят фонарик, другие, увы, но нет. Отчего? Я вот не знаю, тут, наверное, нужен тот, кто умнее меня. Но, видишь ли, люди
отличаются. Есть те, кто идёт за светом вопреки всем, кто противится, те, кто
защищают правду, чистые сердцем, встающие за гонимых. Неважно, невинно иль нет.
Просто сердце зовёт помочь. Другие же борются только за своё счастье. За себя.
Да, они не всегда плохие люди. Но отчего-то они причиняют остальным зло ради
своего довольства. Унижают, оскорбляют, делают больно. Мне их жалко, ведь
временами они даже не понимают, что совершают. Хочешь, расскажу тебе старую
историю?
— Про фонарик?
— Ага.
— Давай.
— В глубине Карибского моря…
— Это того самого, где промышляют пиратством?
— Да. Не перебивай! Так вот в глубине Карибского моря затерялся архипелаг.
Архипелаг — это место в море, с россыпью небольших островов. Такие места опасны
для моряков, особенно, если земли неизведанные. Корабль легко может напороться
на скалы или скрытые рифы. Но морякам, тем, кто честен, у кого сердца открыты,
не стоит бояться этих берегов. Ведь на одном из островов архипелага
давным-давно один молодой и храбрый капитан построил маяк. Его свет рассеивал
морские просторы, прорывался сквозь тучи, бураны. В нём горел живой огонь, тот,
который побеждал проклятья, отгонял от родных скал пиратов. Фонарик спасал людей,
и спасает до сих пор тех, кто верит. Пойдём, смотри!
Девочка вылезла из-под одеяла, сверкнув во тьме горящим от возбуждения взглядом. Схватив руку, она вылезла, шлёпнувшись на пол.
— Идём же!
Подсадив её на широкий подоконник, проследил за пальчиком, уткнувшимся в окно, рассекающим небеса. Тучи разошлись, небо усыпано миллионом жемчужных
самоцветов. Для меня играло сияние тысячи прожекторов — звёзд, расцветающих
ночью! И я мог удержать этот мир в своих руках! Но этого не было достаточно.
— Смотри.
И я увидел.
— Ночью, когда небо разгорается, можно найти ту самую звезду, видишь, она
молочно-белая, самая большая, за ней прячется фонарик. Мне кажется, она
защищает его от злых взглядов, ведь он много кому не нравится, тем, кому
фонарик не показывается.
В моей жизни не было более прекрасных снов. Звезда искрилась сиянием жемчужной чистоты, а за ней горел фонарь. Тот же, что на кухне у Адриана. Он слепил
глаза, живой огонь навек застрял во мне, ему забвенья нет. Порой, и сейчас,
обращая взгляд к небесам, пытаюсь отыскать найти фонарик. Как явственны мечты.
Мир вокруг меня обострился, подобно лезвию клинка. Я слышал разговор. Они
общались между собой. Звезда, фонарик и она. Фонарик горел буйным пламенем,
кивая, подмигивая из высоты. Маяк словно видел во мне моряка, идущего к берегам
архипелага, и указывал путь. Путь, ведущий к нежному взору синих глаз.
— Ты посмотри, какая в мире тишь…
Последовал лёгкий кивок, её взор уходил далеко за звёздный пояс. Казалось, и она сейчас находится не здесь, а гуляла, танцевала меж звёзд.
— Ты словно знала, что я увижу фонарик. — Голос предательски дрожал, к горлу
подкатывался тугой комок из слёз, пыл был яростным, я распылялся, горел.
Остаться безучастным невозможно. Кто видел — уж тот забыть не сможет.
-Конечно. — Прижавшись к моему плечу, довольно фыркнула Саша. — Я это почуяла
сразу, как только вошла в палату. К тому же, ты увидел маяк Адриана, и он
подпустил тебя.
— А Адриан?..
— Да.
Меня бы назвали сумасшедшим. Я слышал и видел то, чего не бывает. Но оно есть! И Ночь, которая сбывается, тому доказательство. И согласен быть психом, вы можете
говорить, что мои слова — бред. Что я сошёл с ума. Мне всё равно. Ведь я видел
яркие краски ночью, когда лежал в кровати. Видел другой мир, тот, в котором можно улыбаться всегда, даже если за окном льёт сильный и холодной дождь. Я его вижу! Неважно, насколько он большой, он может быть, мал, но мы в нём. Он только наш и он есть. Да, я безумен. Но я вижу фонарик, скрывающейся за синей звездой, вижу маяк, высокий, застывший у скал. Корабли с деревянными бортами, бегущие на белоснежных парусах к архипелагу под звонкое тиканье хронометра. И это не сон. Ох, сколько бы раз я не повторял себе, что это лишь красочный сон, но нет, я это знаю! Таких снов
просто не бывает. И тогда, что же, тогда и Саша была моей выдумкой. Но она
есть. Это я могу подтвердить документально.
— Смотри, ворона. — Старая птица сидела, нахохлившись, на ветке дуба, а я за эту
Ночь уже успел позабыть об её существовании. — Скорее же, открой окно. Она там
замёрзнет!
Девочка боролась с пластиковой ручкой, придержав её, мы вместе открыли окно. Ворона неподвижно вцепилась в ветку, не повернув в сторону открывшегося окна даже головы. Саша постучала по стеклу, пытаясь привлечь внимание старой мудрой птицы. Нетерпеливо она резко высунулась из больницы, я едва успел обхватить её за живот.
— Ну же, лети ко мне!
И птица встрепенулась. Подняв маленькую голову, она щёлкнула пару раз клювом,
закопошилась, и, расправив крылья, с трудом, но взлетела. Несколько взмахов
крыльев, и вот ворона пересекла больничный двор, влетела прямо в распахнутые
объятия девочки. Тотчас я затащил Сашу внутрь, наглухо закрыв окно. Из-под её
рук выглядывала мокрая птица, с любопытством щёлкающая клювом, круглыми глазами
рассматривающая свои новые покои. Саша погладила её мокрое оперение ладошкой,
и, опустившись на корточки, выпустила её на пол.
— Беги туда, где тебе нравится.
Ворона покосилась на ребёнка, ей улыбающегося, наклонила голову, громко каркнув, и, потоптавшись на месте, она заковыляла, переваливаясь с ноги на ногу, в сторону шкафа. Остановившись перед ним, птица взмахнула крыльями и взлетела на третью полку, где хранились мягкие вязаные вещи. Потоптавшись, она зарылась в них,
согреваясь.
— Доверься мне. — Улыбнулась Саша, ухватившись за ладонь обеими руками. — Нам тоже пора спать.
На сиреневой пижаме полыхало тёмное пятно: следы, оставившая после себя мокрая и холодная птица.
— А умываться? Измазалась в край.
Саша фыркнула, взглянув на руки, но скорее побежала в ванную комнату, мыть грязные руки. Тем временем я подошёл к шкафу, и, переглянувшись с насторожившейся
вороной, порылся на одной из полок, выудив из недр голубой свитер. Он должен ей
подойти.
— Иди ко мне.
Саша позволила стянуть с неё измазанную пижаму, оставшись в одних трусах. В который раз я позволил себе ужаснуться. У детей не должны так хорошо просматриваться
косточки, настолько, что можно каждую пересчитать. Они должны быть упитанными и
румяными. Смотреть на Сашу было больно: от пупка до груди на теле простирался
белесый шрам. Не выдерживая, я поскорее натянул ей через голову свитер, он
практически доставал ей до щиколоток.
— Мягкий. — Вынесла девочка вердикт.
Она забралась на кровать, спрятавшись под одеяло.
Как только я опустился рядом, ребёнок прижался ко мне всем телом, позволяя мне
чувствовать его тепло.
— Серхио, я хочу признаться. — Саша застыла возле меня, будто испугавшись, и
затараторила как можно скорее. — У меня опухоль головного мозга. В любой момент
она может взорваться. Сестрички как-то обсуждали вместе с синьором доктором,
думали, что я сплю. А я лишь закрыла глаза, притворившись. Я точно знаю, что
умру, у меня нет ни единого шанса. Они это сказали, а врачи, когда находятся в
своём кругу, никогда не врут. Зато я взлечу к небесам. Мне не дано выбирать.
Нет, ты только не печалься, ведь будет также светло ранним утром, ничего в мире
не изменится. Ты знаешь, те, кого уже нет, часто нам дают ответ. Запомни это