Какой же он сокол, если у него хилые крылья и он, при всей своей смелости, страдает сердечной недостаточностью, а то и пороком сердца?!
«И вместо сердца — пламенный мотор»!! Лирика, положенная на ноты. А вот каковы технические характеристики сего пламенного мотора? Сколько в сем пламенном моторе лошадиных сил?
Еще в Германии, когда Этьен сидел за секретными чертежами, добытыми антифашистами в конструкторском бюро завода «Фокке-Вульф» или в сборочном цехе завода «Мессершмитт», когда он убеждался, что мы отстали в технике от взявшего власть Гитлера, — Этьен попросту страдал.
Он страдал так, будто загодя знал о будущих жертвах войны, о проигранных нашими парнями воздушных поединках. И он почувствовал бы себя предателем, если бы не сделал все возможное, чтобы прийти им на помощь.
И пусть эти ребятки с первым пушком на щеках, ребятки, из которых иные только поступили в летные училища и не имеют еще ни одного самостоятельного вылета, — пусть они никогда не узнают, да и не смеют знать, кто заботился об их оперении. Положа руку на сердце он вправе сказать:
— Сделал, что было в силах. Старику не пришлось краснеть за нас, своих учеников…
— Сеньор, мы вас потревожим, — раздался над ухом голос моториста; Кертнер вздрогнул от неожиданности. — Убираем костыли.
Команда солдат снимала «бреге» с козел, на которые он был установлен для того, чтобы проверить шасси. Моторист выпрыгнул из кабины, вытер руки ветошью, кивнул Кертнеру, крайне довольный. Тот и сам мог убедиться: шасси то убиралось, то выпускалось без всякой заминки.
Вскоре появился и Аугусто Агирре. Он долго и горячо извинялся перед Кертнером за опоздание. Для Агирре было приятной неожиданностью — Кертнер с помощью моториста уже тщательно проверил всю систему шасси, сменил тросик.
— А твой венок из чайных роз заметили все, кто был на похоронах, — сообщил Агирре. — Еще бы! Венок с трудом несли два офицера. Богаче, чем королевский. Правда, бедняге Альваресу теперь все равно, но эскадрилья просила тебе передать благодарность.
Этьен слушал и думал: «Может, этого самого Альвареса догнал очередью кто-нибудь из наших?»
Агирре приказал подготовить «бреге» к вылету.
— Теперь твой подагрик крепко стоит на ногах, — заверил Кертнер.
— Вот и посмотрим больного в воздухе, доктор.
Но тут выяснилось, что нет второго парашюта и поэтому взять с собой Кертнера, после происшествия с шасси, он не вправе. Австрийский авиаинженер пренебрежительно отмахнулся от запрета.
— Про капризный характер «бреге» я помню и напитками сегодня не злоупотреблял. — Кертнер рассмеялся и первым полез в машину, что явно понравилось Агирре.
Тогда Агирре демонстративно снял с себя парашют, уже надетый на него мотористом, бросил этот парашют, перекрестился, произнес: «Бог, родина, король!» — и полез в кабину, что явно понравилось Кертнеру.
Полет не был продолжительным. Но за те двадцать минут, которые Кертнер провел в воздухе, он увидел немало любопытного, в частности, приметил, где стоят зенитные батареи, охраняющие аэродром. А при посадке увидел интересные подробности, связанные с оборудованием взлетной дорожки для тяжелых машин.
Агирре оглянулся и показал Кертнеру на шасси — оно плавно выпускалось, убиралось и снова выпускалось.
Кертнер одобрительно кивнул, и вскоре самолет пошел на снижение.
Следовало спрыснуть живительной влагой исправленное шасси, отметить совместный полет без парашютов.
Кертнер пригласил Агирре в таверну при аэродроме. Таверна находилась в двух шагах от небольшого зданьица, над которым торчит антенна, а в небе трепыхается, полощется колбаса, набитая ветром и указывающая его направление.
Когда Кертнер и Агирре вошли в таверну, хозяин поспешил навстречу из-за стойки.
— Мой друг, — представил Агирре своего спутника. — В нем счастливо соединились авиация и коммерция.
— Еще неизвестно, чего больше. — Кертнер сел за столик, скользнул взглядом по стенам — портреты тореро, бычьи головы…
Хозяин засуетился, подчеркивая уважение к гостю. Он принес Кертнеру стул с резной деревянной спинкой причудливой формы.
— Досточтимый сеньор, прошу вас пересесть. Этот стул для самых почетных гостей таверны! На нем не раз сидели Санчес Мехиас, Гаэтано Ордоньес и другие знаменитые тореро. Вот их автографы, — хозяин показал на спинку стула.
— Тебе оказана высокая честь! — сказал Агирре. — Мне трактирщик этого стула не предлагал. А напрасно! В тот день, когда я решил стать летчиком, Испания и любимый король Альфонс потеряли замечательного тореро!