Последние слова я произносил уже мягко и почти по-отечески. Не монашка побледнела и поджала губы. Я так и не узнал, какие выводы она для себя из этого сделала, но подобными претензиями она меня более не беспокоила.
— Таким образом, имеются неоспоримые доказательства того, что демона вы пытались призвать дважды, хоть и чужими руками в первый раз. Вкупе с убийством, ваше дело будет рассматриваться как особо тяжкое, — все время, пока я это говорил, на лице бывшего монаха — его разжаловали еще во время обыска в монастыре — не дрогнул ни один мускул. Казалось, что теперь он показывал истинную сущность хладнокровного преступника. Или это была очередная маска? Кстати о масках….
— Вы не столь наивны, господин Винтерфилд, чтобы думать, что можете меня облапошить, — с ленцой отозвался Тарием. Вот кто был, действительно, спокоен. — Ваши собственные эксперты показали, что именно кровь, попавшая на реликвию, привела к активации артефакта.
— Вы об этом тоже знали и поэтому убили брата Наира, — немедленно парировал я.
— Доказать вы это не сможете, — покачал головой бывший монах, а я постарался не улыбнуться — вот, он почти и проговорился.
— Не будьте так уверены, — надо было чем-то задеть его, пробить плешь в его самоуверенной невозмутимости, и я по какому-то наитию добавил: — Мы нашли тайник.
И Тарием дрогнул: дернулся, словно пытаясь бежать, но тут же осознал свою ошибку и уставился на меня ненавидящим злым взглядом. Всего только на мгновение, но мне этого хватило.
Третий по счету обыск в монастыре монахи восприняли стоически и с положенным им смирением. Сам настоятель с завещанным святыми праотцами спокойствием смотрел, как взламывали каменную кладку стен и разбирали дощатый настил пола. Обыскивали две кельи — преступника и его жертвы — и, что было вполне ожидаемо, учитывая, что в отношениях этих людей было много того, что не лежало на поверхности, искомое нашли во второй.
Тайным сокровищем оказался древний фолиант с жесткими пергаментными страницами и обложкой из мягкой кожи — я понадеялся, что не человеческой — наглядно продемонстрировавший, насколько тонка или, что вернее, эфемерна грань между тем, что жрецы почитали и том, что проклинали. Ритуалы, артефакты, пентаграммы, заклинания…. Я сунул нос в книгу — будь я демонологом, то не высунул бы, пока не дочитал все до конца — и чуть не лишился его, когда труд древних заклинателей захлопнула и буквально вырвала из моих рук госпожа легат.
— Конфискация с санкции Ордена, — злорадно выдала она, сверкая на меня горящими глазами истой фанатички, и прижала толстенный том к своей груди. Было даже удивительно, что та до сих пор и полностью не иссохла.
Однако я лишь пожал плечами — до содержания этих писулек мне на самом деле не было никакого дела — и сосредоточил свое внимание на остальных уликах — паре выдохшихся универсальных амулетов. Дорогущая, на самом деле, вещь такой амулет, позволяющий немагу применить к себе несколько заклинаний, например, невидимости или другой иллюзии. Амулеты были разряжены и когда в последний раз ими пользовались, было уже не отследить, тем не менее, можно было найти того, кто эти вещицы сделал.
Я увяз в деталях следствия и единственный раз оторвался от дел, когда из выходящего на проспект окна кабинета Варгиса наблюдал за долгожданным отбытием госпожи легата. Та дожидаться последней точки в расследовании и суда не стала, а упаковав конфискованные артефакт и том порочащей последователей Единого литературы, в сопровождении охраны — трех затянутых в черные рясы накаченных чурбанов с каменными рожами — уселась в такой же черный мотодиль и покинула Глорихейм. Я загадал, что навсегда. Никаких других вариантов, размышляя разумно, и не могло предполагаться.
Вздохнув — Варгис хмыкнул, однако я сделал вид, что не заметил — я вернулся к тому, что не давало мне покоя с момента задержания Тариема. Его мотивы. Все его попытки уйти от ответа и свалить вину на других фигурантов дела были шиты белыми нитками, да тот это и не скрывал. На психа, вызывающего демонов и убивающего людей ради удовольствия или великой цели, он тоже похож не был. Опрос людей его знавших ничего не дал, других контактов не удавалось найти, а от попыток надавить на него бывший монах уворачивался будто скользкий уж. Последний наш разговор состоялся уже глубокой ночью — из-за этого неразговорчивого типа опять пришлось остаться ночевать в Управлении. Я уже не пытался убедить его, лишь заметил, что шансы остаться в здравом уме после ментального вмешательства в память, которое ему предстояло уже на следующий день, были один против десяти.