— Что там? — не монашка к своему неудовольствию даже привстав на цыпочки, не смогла заглянуть в окно.
— Их двое, — пояснил я, уже отрываясь от окна и открывая входную дверь. Подозрительные незнакомцы, как и ожидалось, двор заброшенной усадьбы покинули. Зато прямо за порогом обнаружился отличный отпечаток, оставленный гнедым, и он — а на память я никогда не жаловался — точь-в-точь повторял тот, что я нашел у мельницы.
— И одна из них молодая женщина, — задумчиво добавил я, припомнив, как легко та вскочила спину на коня.
— Вы понимаете, что это и есть те самые преступники, которые совершали те жертвоприношения?!
— Это самое логичное предположение, — согласился я, направляясь в сторону ближайшему к конюшне сараю. — Иначе, что бы они делали в этом месте? Надеюсь, мы их не вспугнули.
— Думаете, они нас не заметили?
— Вряд ли, — ответил я после некоторого раздумья. Если бы эти пока незнакомые мне люди знали, кто мы и что скрываемся в конюшне, то не вели бы себя столь свободно. — Но могли услышать, — добавил я, намекая на излишнюю болтливость орденского легата. Та насупилась, но задавать вопросы не перестала.
— Даже если они нас не видели, то могли догадаться, кто мы, вернее, что это вы. Как вы думаете, они отменят из-за этого ритуал?
— Ну уж нет! Они и так слишком далеко зашли. Им проще избавиться от нас, чем отказаться от задуманного. Боитесь? — поинтересовался я, заметив, что госпожа легат остановилась.
— Нет, — она покачала головой. — Просто я вдруг подумала…. Впрочем, неважно. Как вы думаете, если они были здесь, чтобы подготовиться к ритуалу, то тогда проведут его очень скоро. Может быть, уже этой ночью!
— У нашего мэтра были соображения на этот счет. Мне он предсказывал, что пара дней у нас в запасе есть, но вы правы, можно ожидать чего угодно. Они вполне могут решить поторопиться.
С этими словами я дернул за дверцу сарая, и та поддалась неожиданно легко для простоявшего в забвении как минимум дюжину лет строения. Когда-то давно там, скорее всего, хранили сено или солому, уже не разберешь, но сейчас прямо на дощатый пол были свалены в кучу обломки досок, останки старой мебели, а из самой крепкой деревяшки торчал топор. Хороший, блестевший свежезаточенным лезвием топор, который никак не мог остаться здесь со времен бросивших усадьбу хозяев.
— А ведь это не просто куча обломков, — пробормотал я про себя.
— Сжигать корову в этот раз будут уже здесь, — словно почитала мои мысли госпожа легат.
В дом мы все-таки вошли, насколько это было возможно: гнилые, а местами и отсутствующие половицы, обрушенная лестница на второй этаж, заросшие мхом и паутиной стены и полное отсутствие вещей — видимо, в сарай снесли последнее — которые могли бы свидетельствовать о том, что здесь когда-то жили люди. Все это запустение создавало впечатление, что сама усадьба была покинута лет на пятьдесят раньше остальных построек.
— Смотрите! — мы уже вышли из дома и с особой осторожностью спускались по шаткому крыльцу, как госпоже Сазеренн пришло в голову присесть на нижнюю ступеньку и раздвинуть две доски, составляющие ступеньку повыше. Доски были достаточно трухлявыми, чтобы госпоже легату удалось увеличить дыру между ними и попытаться просунуть в нее руку. — Да помогите же!
Пришлось помочь. Одну из досок я, не придумав ничего лучше, оторвал и уже тогда в образовавшемся проеме заметил предмет, заинтересовавший госпожу Сазеренн.
— Что это? — я поднял и повертел в руках когда-то бывшую округлой формы керамическую болванку, а сейчас щербатую от многочисленных сколов. Местами на болванке даже сохранилась не потерявшая яркости краска.
— Вы что, не видите? Это же голова!
Я едва не уронил предмет обсуждения и в изумлении уставился на не монашку. Это атмосфера заброшенного дома на нее так повлияла?
— Голова куклы, — пояснила она и нетерпеливо выхватила болванку у меня из рук. — Вот это — глаза, — госпожа легат показала на две щербатых выбоины, сохранившие остатки черной краски, — это рот, — им оказалось пятно красной краски, — а это нос.
Подобного носа я даже у залежавшихся трупов не видел, но даме было виднее.
— Ни за что бы ни догадался, — признался я.
— Настоящая синтийская керамика, — тихо добавила госпожа Сазеренн, поглаживая пальцем щербатые выпуклости. — Такие куклы продавали в лавке господина Морье в столице, еще до осложнений с Островной Империей. У меня в детстве была похожая.
— И что с ней стало? — полюбопытствовал я, не в силах оторвать взгляд от тонких пальцев орденской посланницы, ощупывающих предполагаемый затылок кукольной головы. Зрелище было одновременно и завораживающим, и жутким.