— Поддержите! — обращается он к бухгалтеру. — Легонько!
Мирон Миронович торопливо чмокает в руку Сидякина, подхватывает правой рукой под другую ляжку, левой — под другую подмышку. Раз! И Свдякин сидит на плечах бухгалтера и учителя. Мирон Миронович удивляется, что уполномоченный легче портрета, но досадно ему, что не догадался он об истинном положении Сидлкина и первым не выразил ему верноподданнических чувств. Мирон Миронович видит женственные руки уполномоченного, манжеты с синими запонками и на обшлаге рукава стеариновое пятно.
— Ты гдей-то закапался! — говорит Мирон Миронович и ногтем скоблит пятно. — Да ты половчей располагай задок!
— Бим-бом! — тараторят колокола. — Бим-бом!
— Да здравствует Бимбом настоящий! — орет Мирон Миронович, напрягая легкие. — Ура-а!
— Да здравствует Бимбом Первый, самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая! — вторит учитель и запевает густым басом: — Бо-о-же, ца-ря хра-а-ни!
— Си-и-льный, дер-жа-авный, — подхватывает Мирон Миронович, — ца-арствуй на страх вра-га-ам!
Он соображает, что с первым визитом надо отправиться в Теплые ряды, где много евреев, которые понижают цены на товары, вводят в убыток русских торговцев, а сами богатеют. Второй визит в синагогу для ублажения его высокопреосвященства митрополита Владимира и для примерного наказания всех, не верящих в Христа-спасителя. Третий визит в московский университет, где, наверно, студенты будут обороняться; но (об этом давно предупредил градоначальник) на этих крамольников будут пущены казачьи сотни. Мирон Миронович очень любит казаков с саженными пиками и нагайками-хребтоломами, казаки наполняют его сердце гордостью и храбростью. Он незаметно отстраняет щеку от ягодицы Сидякина, поворачивает голову, чтобы посмотреть на своих любимцев, и в ужасе вскрикивает. Сзади по четыре в ряду безмолвно шагают крупные свиньи, уши их подняты, хвосты задраны кверху, жирные глазки блестят, как брильянты.
— Кто это? — насилу поворачивает язык Мирон Миронович.
— Это наши «Короли!» — отвечает Перешивкин, виновато опуская голову. — Шалунишки!
Мирон Миронович чувствует, что уполномоченный потяжелел, давит на плечо, от этого подгибаются ноги, кости хрустят, как под ногами песок, и уже цепляется мысль за последнюю надежду:
— Дозволь отлучиться! — просит Мирон Миронович, — До ветру!
— Не возражаю! — изрекает сверху Сидякин и поднимает скипетр.
Мирон Миронович оставляет уполномоченного на плече Перешивкина, делает несколько шагов в сторону и пускается стремглав.
— Би-им! — удаляются колокола. — Бо-о-ом!
Мирон Миронович оглядывается, за ним галопом скачут свиньи, хрюкают, открывают пасти, и в пасти у всех торчат желтые клыки точь-в-точь, как во рту Перешивкина. Мирон Миронович прибавляет рыси, ему трудно дышать, он вытягивает шею, хватает ртом воздух, но воздух тверд, как сухарь. Вокруг Мирона Мироновича сверкают и вертятся, как коптильники, красные звезды. Красный цвет раздражает его, он мычит и в ярости кружится на одной ноге, как циркуль.
— Какие это к чорту короли! — шепчет Мирон Миронович, пытаясь остановиться. — Это — еврейские свиньи. Рехнусь, как покойница-бабка. Свят, свят, свят!
Навстречу ему трактор тащит сноповязалку, на задней скамейке сидит Перлин, машет вилами на свиней и прячет улыбку в чернокольчатой своей бороде. Мирон Миронович трясет кулаками, скрипит зубами и вопит:
— Убери дочек, чесночную твою мать!
— Купцу не по нраву мои поросятки? — опрашиваем Перлин, поддевает вилами бухгалтера и бросает его на платформу, как сноп.
Лежа ничком, Мирон Миронович чувствует себя маленьким, девятилетним, он знает, что сегодня пятница, т. е. тот день недели, в который отец постоянно порол его. Мирон Миронович не удивляется, что с него снимают брюки и секут собачьей плеткой, держа за голову и за ноги.
— Я вам заменяю папашу! ласково говорит Перлин. — Из вас будет человек!
— Спасибо, мамочка! За битого двух небитых дают, да не берут!
Закрыв глаза, Мирон Миронович летит вниз головой со сноповязалки, стукается лбом о землю, хочет подняться, но руки его упираются в мягкую поверхность. Он открывает глаза и видит, что уткнулся лбом в дубовую спинку кровати. Подушки, одеяло — на полу, перины — сбиты, и ноги его закинуты высоко на перины. Все тело Мирона Мироновича исколото булавками, каждая точка кожи горит и чешется.