— Вы налегке?
— Мои чемоданы уехали раньше!
Мальчик снял картузик, выставил вперед правую ногу и, набрав воздуха, выпалил:
— Сочувствуйте до пролетарского классу! — и стал обходить пассажиров. — Граждане, кто что можут!
На Канфеля насчитали лишних два рубля, это обозлило его, он увидел, что чемодан продавлен и отказался платить. Счетовод вертел в руках двухпудовый чемодан, как плитку шоколада, уверял, что чемодан в таком виде был сдан в багаж, и ссылался на шофера. Шофер пил за конторкой квас, кряхтел, вытирал рукавом рот и не подавал виду, что разговор идет о нем.
— Вы думаете, дурака нашли? — кричал Канфель, напирая на счетовода. — Вы у меня запляшете, как покойник! Вы возместите все до копеечки! У меня свидетели есть! — и он обернулся, ища глазами соседку.
Стул, на котором сидела женщина, был пуст. Канфель осекся, метнулся к выходу, за дверь, посмотрел в одну и другую стороны: никого! Он вернулся обратно, схватил в одну руку чемодан, в другую — портплед и, плюнув, выбежал из конторы.
2. НАЧАЛО ИСТОРИИ
Железнодорожный рабочий, лежа под вагоном, как доктор, выстукивал молотком, лечил больные тормоза, рессоры, буксы. Семафор отсалютовал проходящему поезду, на минуту скрылся в седой бороде дыма и, задрожав, опустил металлическую руку с червонным тузом. Старший проводник вышел с фонарем в руке, тотчас же паровозик черным лебедем подплыл к евпаторийскому поезду, отрывисто прогудел два раза, — и его прицепили к переднему вагону. Вагоны приходились подстать паровозику и были освещены огарками, коптящими в нишах над дверями. Канфель предупредил, что в этом поезде должна находиться его жена, носильщик нес чемодан и портплед и часто кивал головой на пассажирок, опрашивая:
— Что, не они, гражданин?
— Она! — вдруг воскликнул Канфель. — Ставь вещи! — и, расплатившись с носильщиком, он сел рядом с женщиной, закутанной по плечи в кашемировую шаль. — Я вас искал, как запонку от воротника!
— Мосье был так занят чемоданом…
Выставив вперед плечо, торговец двигался шаркающей походкой по вагону и нес полную корзину кондитерских товаров. Канфель остановил его, но в полутьме не мог прочесть названия на ярлыках. Человек, сидевший напротив, вынул из кармана свечу, зажег ее и светил Канфелю, пока он не выбрал коробку шоколадных лепешек. Канфель умышленно взял лепешки, по опыту зная, что они стоят дешевле других сортов и что избалованные женщины любят шоколад без начинки. Женщина посмотрела на поднесенную ей коробку, взяла лепешку, и улыбка разрезала ее рот, обнажая ослепительную полоску зубов.
Человек переложил свечу в левую руку, пристально всмотрелся в коробку, схватил самую большую лепешку и хотел погасить свечу. Канфель попросил не тушить. Человек достал из своего узелка бутылку, вынул пробку, в два глотка выпил остатки водки, крякнул и, закусив лепешкой, вставил в бутылочное горлышко свечу.
— У нас пассажиров держат в строгости! — сказал он, поблескивая влажными глазами. — В прошлом году я накапал стеарина, прикрепил свечку и заплатил кредитку штрафа!
На платформе старший проводник вынул из жилетного кармана серебряные часы, открыл крышку, посмотрел и, поднеся костяной свисток к губам, засвистел. Паровозик загудел. Проводник, держа свисток в зубах, поднял фонарь, помахал, и, фыркнув, паровозик толкнулся вперед. Вагоны уперлись, напружинились, рванулись, и бутылка со свечой покачнулась.
— Поехали! — проговорил человек, испуганно обхватив бутылку руками. — Закон инерции! — и, сняв соломенную шляпу, перекрестился.
Теперь открылось его лицо: безобразны были западающие глаза, выступающие бровные дуги, придавленный, с широкими крыльями нос, выпуклый рот с нижней выпяченной губой, в правом углу которой желтел сточившийся клык. Нелепы были щеки, испещренные кровяными жилками, уши, оттопыренные сверху и обросшие у мочек рыжими волосиками, раздвоенный тупой подбородок, и шея — красная и такая короткая, что, казалось, низколобая рыжая голова сидит прямо на туловище. Человек был в суконном зеленом плаще, широко развернутые плечи распирали плащ, а из-под плаща выглядывали трубоподобные ноги в разношенных сандалиях. Когда человек крестился, свеча осветила его толстые короткие пальцы с приплюснутыми подушечками и глубоко обкусанными ногтями.
— Негодный вагон! — сказал рыжий человек, надевая панаму. — Екатерининская дорога с исторических времен не щадит пассажира!
— Я люблю пульмановские вагоны! — заявила женщина, с любопытством разглядывая человека.