2. ДРУГОЙ ПУТЬ К ХЛЕБУ
Мирон Миронович приехал в «Фрайфельд» со своим ад’ютантом, как он в шутку называл Канфеля, чтобы вырвать из рук колонистов хотя бы половину урожая. Предвидя долгое пребывание в колонии, он запасся бутылками воды, с’естными продуктами и взял с собой складную кровать.
— Помяни мое слово, — говорил он Канфелю, подходя к домику Перлина, — обкрутим мы твоих, как миленьких! Первое дело, бей их в лоб чистыми денежками! Деньга и камень долбит!
— Вы судите о них по Пеккеру! — ответил Канфель, постучав в окно домика. — По-моему, они смотрят на деньги, как мы с вами на старую деву! И любопытно, и смешно, и не нужно!
В первую минуту тетя Рива от удивления не могла сказать ни слова, предложила гостям умыться, вертелась около Канфеля с полотенцем, словно уже плясала на свадьбе с платочком в руке. Канфель благодарил ее, справился о здоровья, вынул из кармана футляр (первое орудие было наведено на мишень) и подал его тете Риве. Она открыла футляр, вынула из него очки в металлической оправе, замерла от радости и воскликнула:
— Чтоб вы имели счастье от вашей невесты! — Она надела очки и посмотрела вокруг. — Я прямо в раю!
Она не могла сдержать восторга, побежала к соседям, рассказала, что ей жених племянницы привез очки. Соседи осмотрели очки, примерили, похвалили стекла и оправу, оценили подарок и, кстати, поздравили с семейным праздником. Тетя Рива приложила палец к губам, потом погрозилась этим пальцем и, наморщившись, велела держать все втайне.
Вынув бутылки с водой, Мирон Миронович попросил скипятить эту воду, нарезал перочинным ножичком колбасу, деловито настругал сыру и, очистив печеные яйца, разрезал каждое пополам. Он не хотел ни есть, ни пить, а стремился показать, что приехал запросто, погулять, почаевничать и навестить хороших знакомых.
— Вы напрасно положили колбасу на тарелку! — сказал Канфель и взглянул на тетю Риву. — Вы еще едите кошер?
— Вы хорошо обо мне понимаете? Меня уже пичкали поросенком! — и тетя Рива состроила гримасу. — Тьфу, тьфу! Как только люди, глотают!
— Грех да беда на кого не живут! — успокоил ее Мирон Миронович. — Замолишь!
— У нас нет места молиться! — ответила тетя Рива, обращаясь к Канфелю, словно Мирона Мироновича не было в клетушке. — Старики кричали за синагогу, так наш комсомол перевернул на баню!
— А еще евреи! — сказал Мирон Миронович, взяв половинку печеного яйца и нюхая его. — Только к Моисею уважение слабнет! — Он попробовал яйцо, выплюнул кусок на тарелку и сердито заявил — Покупал у частного лица, говорил, подлец, мне: фирма, реноме, то и се, ан глядь, тухлое-претухлое. Приеду, заставлю рылом хрен копать!
Тетя Рива пошла на смежную половину, положила на глубокую тарелку яиц, принесла и поставила их перед юрисконсультом. Канфель стал отказываться, но тетя Рива стояла возле него, выбирала самые крупные и клала на его тарелку.
— Это смятка, это — крутка! Кушайте на здоровье!
Рахиль вошла в домик, хлопнула дверью, крикнула через перегородку:
— Отец тут?
— Нет, Рахилечка! — ответила тетя Рива и посмотрела на Канфеля, как заговорщица. — Тут сидит один молодой человек!
— Куда вышел отец?
— Ты не спросишь, кто сидит?
— Я уже знаю! — опять крикнула Рахиль и, вбежав в комнату, сорвала с головы платок, выпуская на волю чирикающие кудряшки. — Здравствуйте!
Канфель встал из-за стола, вытер платком губы, шагнул навстречу, за ним поднялся Мирон Миронович, дожевывая яйцо, но Рахиль остановилась и резко спросила:
— За пшеницей?
— Рахиль! — с упреком проговорил Канфель и почувствовал, что краснеет. — Не смотрите, как Иоанн Грозный! Я должен сказать pro doma sua!
— Видно, барышня не на шутку разгневалась! — вставил слово Мирон Миронович и, поймав обращенный к нему взгляд Рахили, быстро прибавил: — Да, уж виноват, без вины виноват!
— Рахилечка, у тебя непорядок в прическе! — поспешила тетя Рива на выручку гостям. — Здесь же чужие люди!