— Мы не враги! — и делает паузу, оглядывая стоящих вблизи. — Мы не враги, чтоб маскировать свои мнения в молчание! Что случилось? Я опрашиваю это открыто в присутствии обеих договаривающихся сторон, — то-есть члена правления Москоопхлеба, с одной стороны, и жителей «Фрайфельда», с другой. И так же открыто отвечаю: вы, все жители, напоминаете мне молодую вдову раввина, которая и замуж хочет, и закон не велит! Вы все, кроме Пеккера и еще некоторых, прекрасно понимающих выгоду предложения Москоопхлеба! Я повторяю: прекрасно понимающих выгоду, потому что они умеют обращаться с коммерческой арифметикой, как кормилица с младенцем! — Он повысил голос и затоптался на камне. — Но я забегаю вперед. Может быть, найдутся такие головы, которые докажут, что предложение Москоопхлеба невыгодно! Тогда бросьте вашу итальянскую забастовку, выходите и говорите! Audiatur et altera pars! — И он перевел, заметив изумленные взоры колонистов — Надо выслушать и другую сторону! Или надо просто сказать: уезжайте! Мы еще не умеем свободно мыслить и говорить, на нас еще надет проклятый местечковый намордник!
Крик и шум сплющивают слова Канфеля, меламед надувает щеки, словно собираясь тушить высокостоящую свечу. Петер вертится, подпрыгивает, хватается одной рукой за колониста, другой бьет себя в грудь и умоляет не мешать Канфелю:
— Хавэйрим, лоз эр рэдэн абисл!
Сгорбившись, Мирон Миронович ныряет в ряды кричащих, дергает за рукава, крутит пуговицы, азартно жестикулирует, прихлопывает рукой по своему картузу и орет в лицо колонистам:
— Товарищи, явите божескую милость! Уважьте своего!
Рахиль на одну минуту видит туловище Пеккера в лапсердаке, кушаке и на этом туловище голову Мирона Мироновича в надвинутом на затылок котелке. Она закрывает глаза, нажимает пальцами на глазное яблоко, прогоняя противный образ; но теперь в глазах стоит туловище Мирона Мироновича в русской рубашке, красном пояске с кисточками, и на туловище — голова Пеккера в нахлобученном по уши картузе.
— Хватит! — кричит Рахиль и смеется.
Ей хочется побегать, покричать, подразнить Канфеля, но нельзя: она — секретарь поселкома, она — часовой, и с нее спросит поселком за малейшую оплошность. Девушка подходит к камню, стоит, засунув руки в рукава, и перед Канфелем, который высится на камне, она — маленькая, худенькая, незаметная. Колонисты успокаиваются, Мирон Миронович отдувается, Пеккер крадется на цыпочках ближе к Рахили, и меламед наставляет рукой ухо, чтобы лучше слышать. Девушка выжидает секунду и говорит, как воспитательница расшалившимся детям:
— Давайте, немного погодим играть в салки! — Вы не имеете желанья отвечать господам покупателям, так я имею! Они же могут подумать, что наши фрайфельдцы заики или ослы! Я не училась на факультетах и не знаю латинского наречия и как-нибудь выведу мысль без него. — Она подняла глаза на Канфеля и обратилась к нему — У вас удивление, что мы не отвечаем, а у меня удивление, что вы не понимаете! — и продолжала, обратясь лицом к колонистам — Евпатория сделала полную закупку нашей пшеницы, и в задаток мы имеем семена. Трушин тянет деньги, но я божусь, мы получим расчет!
— Кабы дедушка был не дедушка… — начал Мирон Миронович.
— Помолчите! — крикнул Канфель.
— …так был бы он бабушка!
— Какая новость! А если бы на вас был котелок, вы были бы наш Пеккер!
— Дос из а полное нахальство! — возмущается Пеккер.
— Я имею к фрайфельдцам другие вопросы! — продолжает Рахиль. — Мы ждем Трушина, или не ждем? Мы даем через рабочий кооператив хлеб государству, или не даем? Кто нас вывел из голода-холода? Кто дал дом, скот, колодец? Откуда мы, бескопеечники, заимели плуг, косарку, трактор? Мы хотим поменять государство на него? — и Рахиль указала пальцем на Мирона Мироновича. — Он же крутит червонцами и думает, что мы еще имеем патент и лавочку! А этот? — и Рахиль, не оглядываясь, показала большим пальцем на Канфеля, пытающегося слезть с камня. — Он — купленный язык Коопмосхлеба! Он кричит, что у нас главные умники Пеккер и меламед! Так они дадут свою пшеницу! Что он хочет от нас? Мы — вдова раввина! А он — дочь двух отцов! Член Озета и просильщик за Хлебмоскооп! Кто за продаванье пшеницы Трушину?
Залпом подняты руки, большинство голосует за предложение Рахили (теперь часовой может покинуть пост), и Рахиль уходит.
Пеккер теребит за кисточки пояса Мирона Мироновича:
— Асах идиотэс! — ругает он фрайфельдцев.