Вы можете встретитьв углу Аристотеля,играющегов домино с Демосфеном.Они свою мудростьдавненько растратилипо битвам,по книгам,по сценам…
Вы можете встретитьза чашкою „черного“ —глаза Архимеда,вступить в разговоры:— Ну как, многодумный,земля перевернута?Что?Найдена точка опоры?
Тоскливый скрипачсмычком обрабатываетна плачущей скрипкеглухое анданте,и часто —старухой,крючкастой,горбатою,в дверях появляетсяДанте…
Дела у поэтане так ослепительны(друг дома Виргилийувез Беатриче)…Он перцем торгуетв базарной обители,забытысонеты и притчи…
Но чудится — вот-вотнавяжется тема,а мысль налетитна другую — погонщица, —за чашкою кофеначнется поэма,за чашкою кофеокончится…
Костяшками игрскликаются столики;кривапотолка дымовая парабола.Скрипач на подмосткахтрясется от коликов;Философы шепчут:— Какая пора была!..
О, детство,бегущее в памяти промельком!В огне камелькаоткипевший кофейник…О, тихо качающиесяза домикомпрохладные пальмыкофейни.
Стоят и не валятсядымные,старыелачуги,которым свалиться пристало…А люди восходяти сходят, усталые, —о, жизнь! —с твоего пьедестала!
Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.
Москва: Худож. лит., 1974.
МОЯ АВТОБИОГРАФИЯ
Грифельные доски,парты в ряд,сидят подростки,сидят — зубрят:
„Четырежды восемь —тридцать два“.(Улица — осень,жива едва…)
— Дети, молчите.Кирсанов, цыц!..сыплет учительв изгородь лиц.
Сыплются рокотомдни подряд.Вырасту докторомя (говорят).
Будет нарисованозолотом букв:„ДОКТОР КИРСАНОВ,прием до двух“.
Плача и ноя,придет больной,держась за больноеместо: „Ой!“
Пощупаю вену,задам вопрос,скажу: — Несомненно,туберкулез.
Но будьте стойки.Вот вам приказ:стакан касторкичерез каждый час!
Ах, вышло иначе,мечты — пустяки.Я вырос и началписать стихи.
Отец голосил:— Судьба сама —единственный сынсошел с ума!..
Что мне семейка —пускай поют.Бульварная скамейка —мой приют.
Хожу, мостовымобминая бока,вдыхаю дымтабака,
Ничего не кушаюи не пью —слушаюстихи и пою.
Греми, мандолина,под уличный гам…Не жизнь, а малина —дайбогвам!
Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.
Москва: Худож. лит., 1974.
МАЯКОВСКОМУ
Быстроходная яхта продрала бока,растянула последние жилкии влетела в открытое море, покаот волненья тряслись пассажирки.
У бортов по бокам отросла борода,бакенбардами пены бушуя,и сидел, наклонясь над водой, у бортачеловек, о котором пишу я.
Это море дрожит полосой теневой,берегами янтарными брезжит…О, я знаю другое, и нет у негони пристаней, ни побережий.
Там рифы — сплошное бурление рифм,и, черные волны прорезывая,несется, бушприт в бесконечность вперив,тень парохода „Поэзия“.
Я вижу — у мачты стоит капитан,лебедкой рука поднята,и голос, как в бурю взывающий трос,и гордый, как дерево, рост.
Вот вцепится яро, зубами грызяборта парохода, прибой, —он судно проводит, прибою грозявыдвинутою губой!
Я счастлив, как зверь, до ногтей, до волос,я радостью скручен, как вьюгой,что мне с командиром таким довелосьшаландаться по морю юнгой.
Пускай прокомандует! Слово одно —готов, подчиняясь приказам,бросаться с утеса метафор на дноза жемчугом слов водолазом!