Индустрия домашних питомцев, как и зоопарк, возникла в Корее совсем недавно. Это — явное следствие обогащения страны и ее активного подключения к доминирующей в современном мире западной культуре. Для традиционной же корейской культуры животные для души, животные как домашние питомцы, как друзья — явление абсолютно чуждое. Как любое чуждое явление, приживается оно не без определенных трудностей. Для того чтобы понять психологическую подоплеку отношения современного корейца к животным, невозможно обойтись без экскурса в историю.
Собачки, рыбки, кошечки, мышки и барсучки для старого поколения корейцев звучат скорее названиями пищевых продуктов, нежели обозначениями милых сердцу существ. Удивляться не приходится. Голод заставлял корейцев пробовать на зуб буквально всех «братьев наших меньших». Кто-то приходился по вкусу, в ком-то находили лечебные свойства, поедание кого-то превращали в ритуал. В результате практически все животные полуострова оказались так или иначе задействованы в корейском рационе. А любить душой тех, кого любишь желудком, — это уже патология. В результате в Корее сформировалось свое, весьма далекое от сентиментальности, отношение к животным. Иначе говоря, «птичку» корейцам не жалко. Западный исследователь корейской литературы Брайен Маерс обратил внимание на то, что в корейских романах начала XX века часто повторяется один и тот же художественный прием: показывая героя в расстроенных чувствах, автор заставляет его бежать по улице и… пинать подвернувшуюся под ноги собаку. Я и сама не раз замечала это, например, в произведениях Ли Ги Ена («Родная сторона», «Земля» и т. д.), где так поступают сугубо положительные персонажи. Если в западной литературе этот прием безусловно изобличил бы жестокого негодяя, то в корейском романе — это всего лишь свидетельство того, что герой юн и порывист. Он выглядит так же невинно, как герой западного романа или фильма, срывающий в порыве мятущейся души цветущую веточку (правда, сейчас на голливудском экране и веточки не посрываешь — «зеленые» заклюют).
Когда я переводила «Сказание о Чхунхян», отметила еще одну любопытную деталь. Описывая юную девушку весной, неизвестный автор заставляет ее брать камень и… бросать его в иволгу.
Такая вот милая, игривая девичья шалость.
Тем нашим читателям, кто намерен в связи с этими фактами тут же объявить корейцев бессердечными злодеями, должна решительно возразить — это не так. Корейцы по природе, по душе не агрессивны. Сужу об этом не только по личному опыту общения. В корейском искусстве — а это верный показатель! — не встретишь кровавых сцен, сцен насилия, которыми изобилует, например, изобразительное искусство Японии. Хотя сейчас, кажется, тенденция к насилию в искусстве стала появляться — один хваленый боевик «Шири» чего стоит. Но это новая и явно американская тенденция. Традиционная же модель корейского обращения с животными объясняется, на мой взгляд, одной причиной — корейцы просто были всегда бедны и голодны, а голод не располагает к гуманизму по отношению к животным.
Читатель может возразить, что старая Россия тоже была бедна, но собак, своих преданных друзей, не ела. Не есть-то не ела. А вот пинать — еще как пинала. Нам, современным собаколюбцам, в это почти невозможно поверить. Сейчас у нас принято писать о всеобщем хорошем воспитании детей в царское время. Однако реальность была куда суровей. Если и были какие-то зачатки гуманистического воспитания, то только у самой верхушки общества, у отпрысков «верхних 5%». А обычные российские дети тоже мучили животных, и больше всего, конечно, подростки из бедных семей. У простого народа нравы были еще те. Перечтите на досуге «Каштанку», или дореволюционные рассказы Бориса Житкова, или воспоминания дрессировщика Владимира Дурова — да хотя бы книги Горького о детстве и юности. И причина тогдашнего отношения россиян к животным была опять же не в какой-то исконной жестокости наших людей, а в бедности и убогости жизни основной части народа. Федюшка — сын столяра, вытаскивающий ради развлечения у Каштанки из желудка кусочек мяса на веревочке (сцена эта доводила до слез моих школьных подружек, теперь над нею плачет дочка), ребенок из бедных городских слоев — что он видел вокруг, кроме пьянства, грязи и тяжкого труда взрослых? Откуда было взяться гуманизму в его душе, если гуманизма не было — и не могло быть — вокруг.