Сеульский зоопарк. Ах, этот Сеульский зоопарк! Он расположен на живописных холмах, снабжен и фуникулером, и красочными автобусами, и искусственными озерами. Человеку там — раздолье. А вот животным… Маленькие клетки, залитые бетоном полы, ни зелени, ни деревьев в клетках, ни убежища, где можно спрятаться от лавины орущих посетителей. Звери нервные, облезлые. Зимние вольеры, где в крошечных клетках почти без света, заросшие навозом проводят холодное время года носороги и бегемоты. Ладно, не будем о печальном. Это вам не зоопарк в Сиднее, одним словом.
Значит ли это, что корейцы жестоки? На мой взгляд, это означает только то, что они еще недостаточно богаты или, точнее, недостаточно привыкли к своему новообретенному богатству. А поскольку экономическое развитие идет в Корее семимильными шагами, то и перспективы содержания животных дома и в зоопарках здесь вполне обнадеживающие.
Особенно сияющее будущее ждет в Корее, мне кажется, собак, ибо это — предмет острополитический. Я уже писала, что традиционное поедание собачины в Корее вступает в резкое противоречие с западной культурой, для которой это — попрание всего святого, о чем западные гости страны часто открыто заявляют корейцам, бурля и пузырясь при этом от собственной праведности.
На дворе — эпоха глобализации, и с неистовыми зарубежными защитниками животных приходится считаться. Вот почему средства массовой информации в Корее делают сейчас все возможное, чтобы всячески откреститься от старой традиции. В стране издаются национальные атласы собаководства, авторы которых пишут об изображенных там собаках исключительно как о друзьях и украшениях традиционного корейского дома. В журналах для иностранцев, например «Когеа now», корейские журналисты с большим сочувствием пишут о развитии индустрии похорон домашних питомцев. Открытие международной выставки декоративных собак в Сеуле подается чуть ли не как главная новость дня и освещается всеми СМИ Кореи. Снимаются фильмы вроде «Квартиры номер 31—32», где дама с садистскими наклонностями готовит под соусом любимую собачку мужа, и тот, возмущенный ее жестокостью, тут же с ней разводится. Следующей жертвой психопатки будет ее соседка, которую она тоже убьет. Таким образом, в сознании корейского зрителя выстраивается логическая цепочка: от убийства собаки до убийства человека — один шаг.
Несмотря на явную подражательность всей этой околособачьей шумихи, я нисколько не сомневаюсь в том, что уже следующее поколение корейцев будет воспринимать ее как неотъемлемую часть национальной культуры. Если, конечно, темпы экономического роста Кореи не замедлятся. Книги по психологии домашних собак и просторные зоопарки будут в Корее столь же обыденным явлением, как сейчас — нарядные резиновые перчатки, без которых даже самая заскорузлая провинциальная аджумма в нынешней Корее не станет мыть посуду. К хорошему человек быстро привыкает.
А то, что «хорошее отношение к лошадям» — это действительно хорошая вещь, а не баловство, которым молодежь с жиру бесится, как подчас говорят корейские старики, я убеждена. Пусть на Западе оно порой пропагандируется с эмоциональными излишествами, любовь и жалость к животным сами по себе — явления безусловно прогрессивные. Это — бесспорное свидетельство материального и морального благополучия общества.
Неудивительно, что нынешние корейские дети, которые живут в несравнимо лучших материальных условиях, чем их родители (и при этом, что очень важно, в обществе морально здоровом, ориентированном на доброту, взаимопомощь и гуманность), растут более добрыми существами, которых боль «меньших братьев» не оставляет равнодушными. Помню, как рыдал, не стесняясь даже меня, один мой корейский ученик: решив наказать его за двойки, его мама выбросила любимую собачку. «Где она сейчас? Ей же холодно, она есть хочет», — плакал здоровенный мальчишка, у которого уже начали пробиваться усики. Нет сомнений, что, в отличие от матери, для которой было все равно что выбросить — живое существо или машинку на батарейке, мальчик видел в собачке не игрушку, а живую душу.