Все эти соображения мешали мне проникнуться должным обличительным пафосом. Статья вышла недостаточно накаленной, и в редакции сильно переписали ее, расцветив такими перестроечно-огонечными штампами, что читать результат под своим именем мне было стыдно.
С тех пор прошло больше десяти лет. Я уже семь лет живу не в своей стране. И чем дольше я живу за границей, тем больше ощущаю, что мои сомнения при написании той давней статьи были не случайны. Я поняла, что проблемы национального самосознания, проблемы сохранения корейцами, как и другими эмигрантами, своего языка и культуры на территории другого государства — в общем, проблемы, которые та перестроечная газета преподносила как язвы социализма и приписывала исключительно злой воле советского режима, едва ли разрешаемы в принципе. Вне зависимости от страны и социального строя.
Австралия, где я сейчас живу, это далеко не сталинский Советский Союз, где целый народ могли за мифическую вину сослать туда, куда Макар телят не гонял. Национализм, расизм здесь под строгим запретом. Никто не посмеет обозвать человека иного цвета кожи «чучмеком», «чуркой», как это, к великому стыду моему, можно все чаще услышать в последнее время в России даже из уст образованных людей. Здесь за одно такое публично оброненное словечко можно загреметь за решетку. Три раза приходило мне письмо от администрации университета с просьбой ответить, не приходилось ли мне, иностранке, подвергаться в Австралии национальной дискриминации. Писали так заботливо, что прямо хотелось на кого-то нажаловаться. Но — не на кого.
В рекламах, изображающих австралийских граждан, никогда не показывают только белых: обязательно присутствуют аборигенские, азиатские, негритянские лица. Как поется в австралийской песне, которую дети учат в школах: «We are one, but we are many». И это не рекламный трюк. Обилие межнациональных, межрасовых браков, разнорасовые любовные парочки и этнически смешанные дружеские компании на улицах… Дочкины подружки — сплошной интернационал.
Правда, та дружба народов, которую можно сейчас наблюдать, существует относительно недавно — лет 25—30 назад все было по другому. Создавалась Австралия как исключительно «белое», причем британское, англоязычное государство. До 1972 года была запрещена «желтая» эмиграция, местные аборигены получили избирательные права только в 1968 году. Но тем не менее сейчас скрытые расистские настроения можно встретить лишь среди стариков. А большинство населения мультикультурализм, интернационализм воспринимает как норму жизни.
Однако при ближайшем рассмотрении ситуация с мультикультурализмом оказывается далеко не такой простой. И первое — в «мультикультурной» стране на мультиязыках никто не говорит. Китайцы, корейцы, арабы — все говорят и между собой, и с детьми практически только по-английски. Почему?
Недавно получаю письмо из дочкиной школы, в котором сообщают, что в школе начинается преподавание итальянского языка и что от родителей требуется поддержать интерес ребенка в этом направлении. А далее на двух больших листах следует подробнейшее объяснение, зачем это нужно: «Зная иностранный язык, ребенок будет лучше знать английский», «итальянский язык является европейским языком и поэтому может быть полезен для расширения кругозора»… И, наконец, аргумент самый убойный:
«Иностранный язык — это большой фан для ребенка».
Зачем, казалось бы, ломиться в открытую дверь? Да скажи в русской школе, что в нее приезжает носительница языка преподавать итальянский, из желающих его учить образовалась бы очередь.
Но здесь это дверь закрытая, народ надо уговаривать. Почему?