«Верная Чхунхян» в переводе Троцевич, например, читается настолько гладко, что воспринимается почти как произведение русской литературы. То же самое можно сказать и о переводах современной японской литературы (строй японского близок к корейскому языку). Она стала популярной в России не в последнюю очередь благодаря качественной работе таких переводчиков, как Фельдман и Маркова. С петербургскими сборниками такого, к сожалению, не получилось. То ли тут сказалась перестроечная скороспелость, то ли мало заплатили литературному редактору, но во время чтения этих книг глаза спотыкаются чуть ли не на каждой строчке.
Другая слабость этих сборников — почти полное отсутствие комментариев, по причине чего от несведущего читателя ускользает половина смысла читаемого. И тут я снова вспоминаю с благодарностью коллег-японистов, переводы которых всегда отличались отличными, профессиональными комментариями. Интерес к Дальнему Востоку пробудился у меня в детстве благодаря комментариям к японским сказкам и сборнику поэзии Исикава Токубоку. (Они были написаны, если не ошибаюсь, той же Верой Марковой.) Без ее объяснений я в 12 лет просто ничего не поняла бы в этих книгах. Корейская культура известна в России еще меньше, чем японская. Но тем не менее в «Сезоне дождей» предисловие отсутствует вообще, а в «Золотой птице Гаруде» оно хотя и есть, но никакой информации ни о стране, ни о культуре не содержит.
И все же основная причина, по которой эти и другие переводы современных южнокорейских новелл прошли в России не замеченными широкой публикой, заключается, на мой взгляд, даже не в слабости перевода, не в нехватке комментариев. Главное, что ставит непреодолимую преграду между корейской литературой и ее иностранными читателями — это отбор переводимых произведений. Отбор проводится самими корейцами, а точнее — корейскими культурными фондами, которые субсидируют эти переводы. Фонды действуют в соответствии с правительственной политикой распространения корейской культуры по всему свету политикой, одержимой одной-единственной маниакальной сверхзадачей: получения Нобелевской премии. Понятно, что претендовать на эту высокую премию может лишь высокое искусство, под которым понимается, как правило, творчество корейских литературных генералов. Их-то и переводят в основном в России. А их творчество…
Нет, я не хочу сказать об этих солидных дядях и тетях ничего плохого. Они пишут, стараются. Повести у них выходят тоже солидные, толстые, правильные, на хорошей бумаге. Но… даже в самой Корее их читают в основном студенты филологических факультетов, да и те, как говорится, по долгу службы. Обычные читатели имена этих деятелей, конечно, знают, заслуги абстрактно уважают — ведь живые корейские классики постоянно участвуют в разнообразных телепрограммах и общественных кампаниях, часто высказываются по поводу различных социальных проблем на страницах печати — в общем, занимают активную общественную позицию. Но вот чтб написал тот или иной живой классик, обычный кореец с высшим образованием сказать обычно затрудняется. Даже самые эрудированные и образованные корейцы читать предпочитают что-нибудь полегче. Меня поначалу такой подход немало удивлял. Российская-то интеллигенция своих современных классиков читает. А потом, когда я поступила на отделение корейской литературы в университет Ёнсе и познакомилась с трудами современных корейских мэтров сама, хорошо поняла корейских читателей.
…После чтения этих повестей и новелл мне всегда хотелось выбежать на свежий воздух. Хотелось попрыгать на одной ножке или покачать пресс в тренажерном зале. Хотелось сходить на рынок, потолкаться в живой, энергичной толпе, услышать человеческий смех. Чтобы снова ощутить, что жить — это хорошо. Потому что современные корейские классики изо всех сил убеждали меня пойти и повеситься на первом же фонарном столбе. Убеждали беспросветной мрачностью произведений, свинцовым фоном повествования.
Герои их романов и повестей не знают, что такое смех, веселье, наслаждение. Они плачут, голодают, умирают от страшных болезней и уродств, и страдают, страдают… Страдают от любви, мучаются от старости. Их в детстве бросают матери, они теряют близких на войне. Жизнь все бьет и бьет их ключом по голове. А если не бьет, так тихо давит. У этих страданий нет конца, нет причины и, главное, нет смысла. Они даны не в наказание, не для очищения души и уже тем более не для радости борьбы и преодоления, а «кынян», то есть просто так. «Как все плохо!» — вот единственная идея, которую можно вынести из многочисленных томов, написанных Ли Мун Рёлем, О Чон Хи и многими другими. И ни единого луча надежды.