- Нравилось ли вам работать на радио?
- Да. Мы с удовольствием играли в радиопостановках под руководством Осипа Наумовича Абдулова. У нас был такой костяк, на котором держались все его постановки: Плятт, Литвинов, Пирогов, я и кто-то еще. С 1931 по 1993 год я продолжал выходить в эфир, правда в штате я был 10 лет, а 11-й год пришелся на начало войны. Московские театры эвакуировались, и в столице остались кое-какие артисты, по каким-либо причинам не уехавшие. И вот из них и составился новый театр - Театр драмы во главе с Николаем Михайловичем Горчаковым. Играли мы в помещении бывшего театра Корша, а потом это называлось филиалом Художественного театра. После войны наш театр стал называться Театром Маяковского, и проработал я в нем в общей сложности 15 лет.
Но так как я ушел из штата радио, я теперь не считаюсь его ветераном. А ведь когда я начинал, радио было еще в младенческом возрасте, я помню, как отмечалось 15-летие организации радио. А теперь уже есть совет ветеранов радио, и я решил, что, может быть, я тоже ветеран.
- Ну а как же?
- Оказалось, нет. Со мной даже почему-то не захотели разговаривать. Там требовались такие условия - либо проработать в штате 15 лет, либо уйти на пенсию из Всесоюзного радиокомитета. Но я продолжал работать там 60 лет, хотя и не в штате.
- К сожалению, многое приходится в этой жизни доказывать. А каково это - ощущать себя ветераном? Ветераном сцены, ветераном радио, ветераном кино?
- На этот вопрос мне очень трудно ответить. Если бы я был, скажем, боксером или штангистом, я понимал бы, что раньше я поднимал 500 кг, а сейчас - 5 кг. А в чем выражается жизнь в искусстве? Можно ответить привычно - это чувство вкуса, чувство меры, чувство такта, интеллигентности. Они возникают не сами по себе, а в связи с чем-то. Я, например, удивляюсь, просматривая телепрограммы, телесериалы. Я удивляюсь и не понимаю, что это такое. Или другой пример - к нам в Дом ветеранов кино привозят новые картины. Просмотрев почти до середины "Время танцора" Абдрашитова и Миндадзе, я громко спросил окружающих: "А в этом фильме что-нибудь человеческое есть?" Он же никуда не годится, и тем не менее взял массу наград и премий. Это тоже меня удивляет. Где же у людей представление о том, как можно разумно рассказать друг другу какую-либо историю?
- А это не возрастное брюзжание, не конфликт поколений?
- На это я вам отвечу. Разве вы могли бы помочиться в плафон светильника в родном театре? Или нарисовать на стене сношающихся собачек? А мой друг Плятт это делал в те же годы, когда Станиславский писал свои великие труды и осуществлял выдающиеся постановки на сцене Художественного театра. Это немыслимо! Это - из ряда вон! А однажды он умудрился во время спектакля "Компас" написать на лысине актера Февейского химическим карандашом матерное слово из трех букв и так потом веселился! Ну как это понять? Так что во все времена существовали культура и бескультурье.
- Анатолий Львович, если продолжать тему ветеранства, нельзя обойти и ту часть вашей биографии, которая связана с войной.
- Да, но только с финской войной. Осенью 1939 года перед своей дверью я встречаю человека в солдатской форме, который вручает мне повестку явиться тогда-то туда-то с ложкой, вилкой, кружкой и т.д. Сбор около кинотеатра "Космос". Когда я туда пришел, понял, что обратно уже не отпустят. В карманах у меня лежали документы, деньги, ключи, поэтому я отпросился, сгонял домой, все отдал и попрощался с женой и сыном. Вечером мы уже были на вокзале. Нас погрузили в товарняк и куда-то повезли. В Орле расформировали, обстригли, переодели и погнали по шоссе в Польшу. Вдруг приказ Ворошилова: остановиться. Постояли, повернули назад. На границе нас надолго задержали. Потом выдали обмундирование и повезли в Финляндию, в северный город Кандалакшу. Финны нас изрядно потрепали. Мы попали в окружение и получили приказ, беззвучно отступать к советской границе. Идем. И представьте себе картину: зима, лунная ночь, тишина. Мы молча, без шума и разговоров, идем неизвестно куда. Так как я служил в артиллерийском полку, мы все перевозили на конской тяге. Так что и лошади молча с нами передвигаются. И вот от нашей процессии отстает какая-то часть, и мне начальник штаба приказывает остаться одному в этом незнакомом темном месте и дождаться отставших. Представляете? Как определить в кромешной темноте, кто наш, а кто не наш? Ситуация была жуткая.
А потом нам выдали лыжи, халаты, водку и вновь повели занимать позиции. Но, слава Богу, наступил мир.
- В ту пору вы еще не были известным артистом, не снимались в кино?
- Мой кинодебют состоялся в 1928 году. Представляете? Из ныне живущих киноактеров такой цифрой, пожалуй, уже никто не похвастается. Поступило приглашение от Госвоенкино, которое находилось на Красной площади в помещении ПУРККА - Политического Управления Рабоче-Крестьянской Красной армии. Режиссеры Малахов и Верховский предложили сыграть молодого парнишку, сельского жителя, брата героини - Марецкой. Ее кавалера играл Михаил Яншин. Кстати, на съемки в пригороде Москвы к нам приезжала молодая жена Яншина Вероника Полонская, только что вышедшая за него замуж. Фильм назывался "Простые сердца". Потом некоторый перерыв, какие-то незначительные эпизоды, и с начала 50-х началась активная работа.
- Из галереи так называемых отрицательных героев, которых вы сыграли, самым великолепным я считаю генерала Франца из фильма "Щит и меч". Прежде всего потому, что он совершенно не похож на остальные ваши работы. Это не сказочный герой, и не брюзга-старикашка, а умный, страшный противник...
- Но вместе с тем странная вещь: сыграл Франца, сыграл еще пару злодеев, а ребята во дворе кричат: "Вон идет этот вредный тип!" А на самом деле я играл довольно мало отрицательных ролей. Та же "Марья-искусница", скажем. Ну Водяной, ну кто он такой? Хитрый мужичонка с длинной бородой, душа нараспашку!
- Это все, наверное, от Роу, сказки которого на самом деле добрые.