Сигналом к тому, что пора налечь на съестное, служат слова: «Guten Арреtit» или «Mahlzeit» (т. е. «Приятного аппетита»), - после которых вас предоставляют самому себе. В буквальном смысле, ибо привыкшим к обильным застольям австрийцам приходится в короткий срок расправиться с таким превосходящим всякое разумение количеством пищи, что им не до любезностей.
Австрийцы соблюдают приличия, даже когда не пьют и не едят. Уважение к условностям здесь воспитывают с раннего детства, и потому перерастание простого знакомства в дружбу, т. е. переход с официального «Вы» на непринужденное «ты», возможно только по инициативе того, кто старше. (Когда это чудесное мгновение наступит, он, вероятно, поднимет бокал и впервые назовет вас просто по имени; ответьте ему тем же. С этого момента вы вправе полностью ему доверять, можете даже открыть ему, как вы уходите от налогов.). В общении между мужчиной и женщиной предложение перейти на «ты», как правило, исходит от женщины. Молодое же поколение в массе своей сократило испытательный срок перед переходом на «ты» до нескольких дней и даже часов. Там, где люди сразу находят общий язык, скажем, в университетской столовой, обычно обходятся одним «Du» (ты). С другой стороны, сослуживцы, проработавшие за соседними письменными столами всю жизнь, могут нарочито обращаться друг к другу на «Вы» (особенно если они друг друга недолюбливают).
ЧУВСТВО ЮМОРА
Австрийцы смеются главным образом над собой. Они убеждены, что всё закончится плохо, даже когда дела обстоят хорошо. Глядя на них, невольно вспоминаешь итальянскую пословицу: «Когда мы бедствовали, нам жилось лучше».
История собственной страны воспитала в австрийцах чувство юмора, которое позволяет им легче переживать беды, с изяществом подчиняться обстоятельствам и с иронией прохаживаться насчет собственных мелких и крупных поражений. Один австрийский генерал сумел найти слова, выразившие суть подобного отношения. Видя приближение очередной военной катастрофы, он сказал: «Положение хоть и безнадежно, но не серьезно».
Австрийцы любят острое словцо, иронию (но не игру слов). Благодаря остроумию на свет появляются произведения с потрясающими «говорящими» именами. Комедиограф Нестрой довел это умение до совершенства. В его работах сплошь и рядом встречаются такие персонажи, как, например, Lumpazivagabundus, имя которого состоит из слов «Lump» (т. е. негодяй, подлец) и Wagabund» (бродяга).
Венский диалект особенно богат на живописные, образные выражения вроде «Grabennymphen» (Грабенские нимфы). Так называют проституток еще с тех времен, когда они толпами ходили по Грабенской улице — ныне одной из самых фешенебельных в Вене. (Рассказывают, что граф Тааффе, будучи министром-президентом, как-то раз прогулялся туда после обеда и с изумлением обнаружил отсутствие там «нимф». Сопровождавший его городской чиновник пояснил, что их выдворили на городские задворки, ибо их столько здесь шлялось, что не было «никакой возможности отличить порядочную женщину от шлюхи». «Быть может, вам с полицией это и не под силу, — сухо ответил Тааффе, — но мы прекрасно справлялись»).
Венский юмор-это сочетание озорного сюрреализма чехов, висельного остроумия и национального пессимизма венгров, а также традиционной итальянской буффонады. Писатели и эстрадные артисты с еврейскими корнями также внесли свою лепту в развитие местного юмора: он стал терпким и приобрел свойства, помогающие испуганному, гонимому человеку уходить от нападок.
Уже давно остроумие служит австрийцам защитным механизмом, мирящим их с сей горестной юдолью и своим всё суживающимся местом в ней. Насмешка не только ставит на место великих мира сего, она сквозит во взгляде среднестатистического австрийца на самого себя, а взгляд этот во многом совпадает с его Weltanschauung (взглядом на мир). «Австриец любит разглядывать свой пуп, — замечает один современный политический деятель, — я имею в виду, что он видит в себе весь мир».
Австрийцам свойственно представлять себя поглощенными собой эпизодическими актерами на огромных подмостках жизни. Почти о том же самом говорится в знаменитом высказывании Нестроя: «Успех ничего не решает», — или же в современном граффити, нацарапанном внутри салона венского трамвая: «Знания преследуют меня, но я быстрее».
И все же у склонности австрийцев к самокритике есть горький привкус. Когда сторонний наблюдатель начинает доискиваться, не скрывается ли за этим подшучиванием над собой какая-нибудь неприглядная истина, то выясняется, что австриец уже давно открыл ее для себя. «Я не жду ничего хорошего от людей, в том числе и от себя, — как-то сказал Нестрой, — и я редко обманываюсь».
ОДЕРЖИМОСТИ
Помимо своего относительно недавнего увлечения автомобилями (следует помнить о том, что знаменитый автомобилестроитель Фердинанд Порше и легендарный гонщик Ники Лауда входят в число выдающихся сынов Австрии), у австрийцев имеются еще две давних страсти: коллекционирование и смерть.
Коллекционирование
Страсть к коллекционированию возвращает нас во времена Габсбургов, когда последние (как простые смертные собирают почтовые марки) собирали новые земли, титулы и сокровища. Не многие австрийцы могут позволить себе предаться этой страсти с истинно габсбургским размахом. Впрочем, один современный коллекционер, врач-окулист Рудольф Леопольд, собрал столько бесценных работ Климта, Шиле и остальных австрийских художников, что для его коллекции в новом музейном комплексе отвели целое здание, а самого Леопольда пожизненно назначили директором музея Леопольда. (Рассказывают, что родственники Леопольда как-то раз, когда им были позарез нужны наличные, попросили его выставить какую-нибудь картину на аукцион Сотбис. В конце концов он поддался на их уговоры и поехал в Лондон. Там он, продав картину, на вырученные деньги тут же приобрел другое полотно.)
К счастью для простых австрийцев, коллекционировать можно не только стоящие сумасшедших денег картины. Стены их кухонь уставлены керамикой, изготовленной народными умельцами из соседних стран, а в гостиных полно сувениров, привезенных из проведенных за границей отпусков: гондольер в стеклянной гондоле, три разного размера колокольчика (из тех, что вешают на шею корове) или качающий головой ослик. Иногда комнаты превращаются в выставочные залы. Так, например, один мужчина собрал 500 кофейников (ими заставлены — от пола до потолка — все стены его гостиной), и он по-прежнему каждую субботу ходит на местный блошиный рынок в надежде по дешевке приобрести еще один кофейник.
Наглядной иллюстрацией того, куда способна завести страсть к коллекционированию, является музей бесполезных изобретений, подчиняющийся Обществу лишних идей. Вероятно, вы устанете смеяться, пока будете ходить по залу, разглядывая альтернативные газонокосилки, «диетическую» посуду, нагреваемые фигурки садовых гномиков и переносную «зебру» — разметку пешеходного перехода. Однако эта веселая выставка, основанная на страсти человека создавать бесполезные вещи, отражает также широко распространенное среди австрийцев стремление такие вещи коллекционировать.
Даже такой аскет, как Зигмунд Фрейд, во время посещений Италии и Греции педантично пополнял свою коллекцию «антиков», переправленных позже, когда ему пришлось бежать из Вены, в Лондон. Специально для выставки этих безобидных безделушек выпустили каталог, где ученые пытались выявить глубинную связь каждого экспоната с идеями владельца. Конечно, подходящее фрейдистское толкование можно дать чему угодно только, как говаривал сам великий психолог: «Иногда сигара — это всего лишь сигара».